Книга Дорогой ценой - Эльза Вернер

Он говорил серьезно и холодно; ни малейшая дрожь в голосе, ни самое легкое подергивание губ не выдали, чего ему стоило последнее обещание. Чудному сновидению следовало положить конец, и Арно Равен был способен сделать это.

Он отворил дверь в соседнюю комнату, где находилась баронесса, к своему величайшему огорчению не расслышавшая ни слова из их разговора, так как тяжелые портьеры заглушали всякий звук.

– Мы закончили, Матильда, – сказал барон. – Отдаю вашу дочь под ваш надзор, но еще раз повторяю – никаких выговоров! Я не хочу этого. До свидания, Габриэль!

Глава 10

– Ну, теперь я действительно начинаю терять терпение, – сказал Макс Бруннов, входя в квартиру своего друга. – Мне сдается, весь мир разделяет взгляды советника Мозера, будто я опасен для государства лишь потому, что ношу фамилию Бруннов. Всюду смотрят на меня или подозрительно, или с величайшим уважением, смотря по тому, к какой партии принадлежат. И этих людей ни за что не уверишь в том, что я – только мирный врач, вовсе не думающий устраивать революцию или ниспровергать правительство, а напротив, носящий в себе великолепнейшие задатки, чтобы сделаться образцовым гражданином. Никто этому не верит, и вот я со своими роковыми семейными традициями попал еще, как на грех, в пресловутый Р., который постоянно делает судорожные попытки отделаться от своего губернатора и при этом выказывает себя с самой революционной стороны. А его превосходительство сидит в своем седле как нельзя более крепко и при каждом прыжке упрямого коня глубже вонзает ему шпоры в бока. Этот сумеет справиться с вами!

Винтерфельд почти не обратил внимания на слова друга.

– Хорошо, что ты пришел, Макс, – уныло проговорил он. – Я только что собирался к тебе, поделиться с тобой новостью.

Макс взглянул на него внимательнее:

– Что случилось? У тебя какая-нибудь неприятность?

– Да, я уезжаю из Р., и, вероятно, навсегда.

– Да что случилось? Ты на самом деле хочешь уехать?

– Не хочу, а должен. Сегодня утром я получил извещение о моем переводе в столицу и о причислении к министерству.

– К министерству? – повторил Макс. – Что это – повышение или…

– Это – произвол губернатора, – с горечью произнес Георг. – Я должен уехать от Габриэль, необходимо сделать в будущем всякие отношения с ней невозможными. Равен прямо объявил мне, что беспощадно использует для этого свою власть, и поспешил исполнить угрозу!

– Ты полагаешь, что это – дело рук твоего начальника?

– Исключительно его рук. Он имеет в резиденции достаточно влияния, чтобы поместить меня на одну из открывшихся там вакансий, тем более что это делается под предлогом поощрения старательного молодого чиновника. Я знаю, что о моем переводе до сих пор не было и речи, и он поразил меня. Конечно, мне следовало знать барона: он умеет попасть в цель. Со времени нашего последнего разговора я не видел с его стороны ни малейшего признака недовольства. Он избегал встречаться со мной, а если ему и приходилось иногда сказать мне несколько слов, то говорил их холодным, деловым тоном, без малейшего намека на случившееся. Тем же холодным и деловым тоном объявил он мне сегодня утром в канцелярии о моем новом назначении. Он даже прибавил несколько одобрительных слов по поводу доклада, который я составил для министерства и который, вероятно, послужил ему предлогом для моего перевода. В общем, это назначение имеет вид отличия, и мои коллеги уже поздравляли меня с блестящей перспективой, открывающейся для меня в резиденции.

– Они совершенно правы, – заметил Макс, взглянувший, по своему обыкновению, на дело с практической точки зрения. – Может быть, у твоего принципала и были свои личные побуждения, но он поступил вовсе не так скверно, открыв перед тобой двери министерства. Это почва, на которой он сам сделал свою блестящую карьеру. Что мешает тебе сделать то же самое?

– Но для чего же мне работать и пробивать себе дорогу, когда здесь у меня отнимут все, что делало мне дорогими и мою жизнь, и мое будущее? Я знаю, что потеряю Габриэль, если оставлю ее на целые годы во власти того враждебного влияния, которое угрожает нашей любви. Такая натура, как ее, не может сопротивляться… а ее потери я не переживу.

Молодой врач, казалось, не понимал волнения своего всегда рассудительного друга.

– Ты совершенно не в себе, – сказал он. – А что думает о вашей разлуке юная баронесса фон Гардер?

– Не знаю, мне ведь запрещено видеться с нею. Но я должен повидать ее и поговорить перед своим отъездом во что бы то ни стало. Если мне не останется другого выхода, я прямо пойду к баронессе Гардер и добьюсь свидания со своей невестой.

– Не сердись на меня, Георг, но это бессмыслица. Баронесса, без сомнения, находится во власти зятя, а у того, как ты знаешь, ничего не добьешься. Давай поговорим о деле разумно. Прежде всего, когда тебе надо ехать?

– В ближайшие дни. Само собой разумеется, что позаботились найти мне такое место, которое требует немедленного и неотложного замещения.

– Следовательно, нельзя терять времени. Ты, кажется, был на днях у советника Мозера?

– Я относил ему несколько документов, которые брал к себе на дом.

– Хорошо! Тогда у тебя есть предлог сделать это вторично. По-моему, тебе следует взять самую толстую папку с документами, какая найдется у тебя в канцелярии, но устроить так, чтобы не застать советника дома. Это самое важное.

Георг, шагавший по комнате, в изумлении остановился:

– Но зачем?

– Подожди! Я составил великолепный план. Агнеса Мозер немного знакома с фрейлейн Гардер; советник представил свою дочь свояченице и племяннице барона, и девушки несколько раз встречались и разговаривали.

– Откуда ты все это знаешь? – воскликнул Георг. – Мне казалось, что ты всего один раз видел Агнесу Мозер, во время того визита.

– Прошу извинения, я встречаюсь и говорю с нею почти ежедневно у моей пациентки, которую лечу по твоей просьбе; она заботится о душевном спасении больной, а я – о физическом благоденствии последней. И такое разделение труда оказалось весьма удачным.

– Но ты ни разу не сказал мне об этом ни слова!

– К чему? Ты влюблен, а влюбленные редко интересуются чем-нибудь разумным.

Винтерфельд пропустил мимо ушей заключавшийся в этих словах намек, им всецело овладела мысль о свидании с Габриэль.

– И ты думаешь, что девушка, воспитанная, говорят, в строгих монастырских правилах, согласится быть сообщницей в таком деле? – недоверчиво спросил он.

– Разумеется, это будет не так-то легко устроить, – задумчиво проговорил молодой человек. – Но я попытаюсь. В крайнем случае я позволю даже обратить себя в христианскую веру, тогда она не будет думать ни о чем, кроме спасения моей души, и на все согласится. Ты еще не знаешь, что меня теперь обращают по всем правилам.