Книга Инес души моей - Исабель Альенде

В Сьюдад-де-лос-Рейес редко светило солнце, небо почти всегда было затянуто облаками. Дождей, правда, тоже не было, но капельки воды, висевшие в воздухе, оседали на волосах и покрывали все вокруг зеленоватой патиной. Каталина, которая приехала с нами, уверяла, что ночью в этом городе по улицам бродят мумии инков, похороненных под домами, но я сама никогда их не видела.

Пока я выясняла, что необходимо для выполнения таких трудных задач, как поход в тысячу лиг, основание городов и усмирение индейцев, Педро целыми днями пропадал во дворце губернатора, участвуя в светских приемах и политических собраниях, которых терпеть не мог. Показные знаки уважения и дружбы, которыми Писарро щедро одаривал Вальдивию, вызывали черную зависть у других военных и землевладельцев. Уже тогда, едва только возникнув, этот город был опутан сетью интриг, которая растет и ширится и по сей день. Двор был рассадником склок, там продавалось и покупалось все, даже честь. Честолюбцы и льстецы из кожи вон лезли, чтобы попасть в фавор к губернатору, который единственный имел власть раздавать земли. Богатства Перу были несметны, но и их недоставало, чтобы удовлетворить аппетиты всех этих лизоблюдов. Писарро не мог понять, почему, в то время как другие стремятся только грести золото пригоршнями, Вальдивия готов вернуть ему свои рудники и земли, чтобы повторить ошибку, которая так дорого стоила Диего де Альмагро.

— Зачем вам ехать в Чили, в эту нищую землю, дон Педро? — недоуменно спрашивал Писарро раз за разом.

— Чтобы прославиться и оставить по себе добрую память, ваше сиятельство, — говорил в ответ Вальдивия.

И действительно, это была его единственная цель. Добраться до Чили — все равно что пересечь преисподнюю — индейцы там воинственные, золота почти нет, не то что в Перу, но все эти минусы оборачивались плюсами для Вальдивии. Опасность путешествия и необходимость сражаться с жестокими врагами только привлекали его, и, хотя об этом он не стал говорить Писарро, бедность Чили ему нравилась — это он часто объяснял мне. Он был убежден в том, что золото портит и развращает людей. Золото было причиной распрей между испанцами в Перу, разжигало злобу и алчность, подталкивало к обманам, подрывало устои и губило души. В воображении Педро Чили было идеальным местом, далеким от вельмож Сьюдад-де-лос-Рейес, где можно было организовать справедливое общество, основанное на упорном труде и обработке земли, без дурного богатства рудников и рабства. В Чили — мечталось ему — даже религия будет бесхитростной, потому что он — а он читал труды Эразма — позаботится привезти туда добрых священников, настоящих служителей Господа, а не свору испорченных, тошнотворных святош. Потомки основателей станут честными, строгими, бесстрашными чтущими закон чилийцами. Среди них не будет аристократов, которых Вальдивия так ненавидел: ведь ценен не тот титул, который достался по наследству, а тот, который заработан достойной жизнью и благородством души. Я часами слушала эти его рассуждения, и глаза мои увлажнялись, а сердце от восторга готово было вырваться из груди, когда я представляла утопический мир, который мы построим вместе.

После нескольких недель топтания в залах и коридорах губернаторского дворца Педро начал терять терпение, все больше склоняясь к мысли, что ему никогда не получить разрешения, но я была уверена, что в конце концов Писарро даст одобрение. Неспешность в принятии решений всегда была присуща маркизу, не любившему прямоты. Он изображал обеспокоенность теми опасностями, с которыми «его друг» столкнется в Чили, а на самом деле просто не хотел отпускать Вальдивию так далеко от себя — туда, где невозможно будет чинить ему козни и бросать тень на его авторитет. Все расходы, опасности и тяготы ложились на плечи Вальдивии, а покоренные земли должны были стать частью владений губернатора Перу; Писарро ничем не рисковал в этом дерзком проекте, потому что не собирался вкладывать в него ни гроша.

— Чили до сих пор не завоевано, и его жители не обращены в христианскую веру, сеньор губернатор. Мы, подданные его императорского величества, не можем пренебрегать своей обязанностью, — приводил доводы Вальдивия.

— Сомневаюсь, что вам удастся найти людей, готовых сопровождать вас, дон Педро.

— Среди испанцев никогда не было недостатка в настоящих мужчинах, готовых на подвиги и умеющих воевать, ваше сиятельство. Когда будет объявлено об экспедиции в Чили, людей, готовых к опасностям, найдется вдоволь.

Как только вопрос с финансированием экспедиции был решен, то есть стало ясно, что все расходы берет на себя Вальдивия, губернатор дал согласие на поход, хотя и с видимым неудовольствием, и тут же забрал обратно богатые серебряные рудники и земли, которые совсем недавно пожаловал своему доблестному генералу. Но Вальдивии это было не важно. Безбедную жизнь Марине в Испании он уже обеспечил, а собственное богатство его не интересовало. В его распоряжении было девять тысяч песо золотом и все необходимые для экспедиции документы.

— Не хватает еще одного разрешения, — напомнила я.

— Какого?

— Для меня. Иначе я не смогу поехать с тобой.

Педро расписал маркизу, слегка преувеличивая, мой огромный опыт врачевания болезней и ран, а также безупречное владение швейным и кулинарным делом, незаменимые в подобном путешествии, но снова увяз в болоте придворных интриг и противоречий. Я так настаивала на получении разрешения, что Педро добился для меня личной аудиенции с Писарро. Я не хотела, чтобы Вальдивия сопровождал меня на эту встречу: некоторые вещи женщинам лучше удаются в одиночку.

Я явилась во дворец в указанное время, но мне пришлось прождать несколько часов в зале, полной таких же просителей, как и я. Зала эта изобиловала украшениями и была щедро освещена свечами в серебряных подсвечниках. Тот день был серее других, и сквозь огромные окна проникало совсем мало естественного света. Узнав, что я пришла с рекомендацией от Педро де Вальдивии, лакеи предложили мне стул, в то время как прочие просители должны были ожидать стоя. Некоторые уже целыми месяцами ежедневно приходили сюда, и у них на лицах был будто пепельный налет смирения. Я ждала спокойно, не обращая внимания на гневные взгляды некоторых людей, которые, без сомнения, знали о моей связи с Вальдивией и наверняка спрашивали себя, как это какая-то швея, да еще вне брака сожительствующая с мужчиной, смела просить аудиенции губернатора.

Около полудня в залу вошел секретарь и объявил, что настала моя очередь. Я проследовала за ним в величественные покои, отделанные с излишней роскошью — драпировки, гербы, знамена, золото и серебро, — шокирующей обладателей строгого испанского характера, особенно нас, уроженцев Эстремадуры. Губернатора охраняли стражники в шлемах с плюмажами; больше дюжины писцов, секретарей, законников, ученых и монахов корпели над книгами и документами, которые сам Писарро не мог прочесть, а несколько слуг-индейцев, в ливреях, но босые, подносили вино, фрукты и сладости, приготовленные монашками. Франсиско Писарро сидел на возвышении в бархатном кресле с серебряными подлокотниками. Он оказал мне честь, вспомнив мою скромную персону и сказав, что не забыл о нашей прошлой встрече. Я для такого случая специально сшила себе черное вдовье платье и надела мантилью и току, скрывавшую волосы.