Книга Изгой - Сэди Джонс

Он продолжал бродить по улицам; Лисл-стрит, Олд-комптон-стрит, Фрит-стрит, Грик-стрит — он пытался запомнить, где он побывал, но смог только понять, что это было самое грубое и суровое место, какое ему доводилось видеть в жизни, и здесь ему очень нравилось. В конце одной улицы он остановился, не зная, в какую сторону ему идти дальше, и увидел на противоположном углу черную дверь без каких-либо опознавательных знаков. Некоторые люди останавливались перед ней, и тогда шторка на маленьком окошке сдвигалась, невидимый привратник смотрел, кто пришел, после чего дверь открывалась, впуская посетителя, и быстро закрывалась у него за спиной. Льюис забыл, что собирался куда-то идти, и остановился, чтобы понаблюдать.

Дождь не прекращался, вода стекала за воротник, Льюис очень замерз и продрог. Но возвращаться домой ему не хотелось. Снова к черной двери подошли какие-то люди, постучали в нее, шторка опять отодвинулась, и, когда дверь открылась, Льюис услышал музыку — это был джаз, труба и ударные. Он быстро пошел через дорогу на этот звук. Он старался держаться поближе к входящим людям, чтобы можно было подумать, будто он с ними, но дверь захлопнулась у него перед носом, и он ощутил полную безысходность.

Он слишком долго бродил по темным сырым улицам. Он не знал, где он находится, не знал, что ему делать дальше, его дом притягивал его, будто издеваясь над этой детской попыткой побега. Ему не помешало бы иметь трость с обернутой носовым платком рукояткой и пакетик леденцов в кармане.

Вдруг шторка в окошке черной двери со скрипом отодвинулась. Льюис ожидал увидеть там глаза, но внутри было темно.

— Ну, заходи уже, — неохотно произнес чей-то голос.

Дверь открылась, и Льюис шагнул внутрь. Его окутали шум и теплый, пропитанный дымом воздух; он оглянулся на человека, стоявшего за дверью, но разглядел только белую рубашку и сбившийся набок галстук-бабочку. Он уловил запах виски и на мгновение ощутил себя дома в отцовском кресле. Но он тут же отогнал это чувство и направился вниз по лестнице.

Облупленные стены были покрашены черной краской. В конце лестницы Льюис увидел край барной стойки, чьи-то ноги и подол зеленого платья, блеснувшего, когда его хозяйка усаживалась на высокий табурет перед стойкой. Стоявший здесь шум и суета были ему на руку — никто не обращал на него внимания, и, спустившись со ступенек, он остановился. Играл джаз-банд, у бара толпились люди, но было, очевидно, еще рано, потому что в зале были пустые столики, а в воздухе висела сырая прохлада.

Льюис попытался пробраться к стойке, плотнее кутаясь в свое пальто и ощупывая в кармане подаренные на день рождения деньги. Чтобы осуществить задуманное, ему пришлось развернуться боком и чуть ли не прижаться спиной к женщине в зеленом платье, глядя при этом вниз. Он пытался таким образом сделать заказ, оставаясь незамеченным.

— Нельзя ли поосторожнее? — сказала женщина в зеленом платье, и Льюис понял, что толкнул ее руку; он хотел было извиниться, но в этот момент его заметил бармен.

— Сколько тебе лет?

Бармен был чернокожим, говорил с акцентом, и Льюис пару секунд смотрел на него невидящим взглядом, прежде чем осознал, что нужно ответить.

— Восемнадцать.

— Хочешь, чтобы у меня были из-за тебя неприятности? Когда у тебя день рождения?

— В декабре.

Женщина в зеленом платье рассмеялась, а бармен широко улыбнулся, глядя на нее.

— Все в порядке, мисс Джини?

— Все в порядке, Джек, — ответила она.

— Что будем пить?

— Джин.

— Джин с…

— Просто джин. Пожалуйста.

Джек налил джин в низкий стакан и толкнул его по стойке к Льюису.

— Спасибо.

Льюис протянул ему деньги, надеясь, что этого хватит. Джек оставил сдачу на стойке и отошел, чтобы обслужить кого-то еще. Льюис смотрел вниз, на свою выпивку. Он не привык к стаканам. Одним глотком он выпил половину. Его пальцы до сих пор болели от холода, и он посмотрел по сторонам — на музыкантов и посетителей, ожидая, когда джин начнет действовать.

В джаз-банде было пять человек, они играли мелодии, которые Льюис знал с детства, но играли так, что их почти невозможно было узнать. Это было, как в «Алисе в стране чудес»: предметы были теми же, только другими. Ударник, на которого падал яркий белый свет, обливался потом; Льюис никогда не видел, чтобы кто-нибудь его возраста так потел, как будто бежал кросс по пересеченной местности; он никогда не видел такой белый свет, пронизывающий пыльный воздух и табачный дым, никогда не видел саксофон и чтобы люди танцевали так, как парочка возле сцены.

Он допил свой джин. Рука его дрожала, но не от холода или страха, а от возбуждения из-за всех этих новых впечатлений, и ему приходилось очень напрягаться, чтобы не начать улыбаться и не выдать себя. Сейчас он чувствовал себя смелее и повернулся к стойке бара. С момента, когда Льюис пришел сюда, людей стало намного больше; Джек был занят, выставляя напитки на поднос, который держала в руках официантка. В ожидании Льюис смотрел на бутылки на полках, на зеркало позади них и на отражавшихся в нем людей.

Тут он увидел женщину в зеленом платье. Она стояла рядом с ним. Это выглядело так, будто они были здесь вместе. Она смотрела вниз, в поисках сигарет роясь в своей сумочке, которая была такой же зеленой, как и ее платье. Кожа у женщины была очень бледной, а волосы цвета темной меди были скреплены бриллиантовой заколкой. Ее отражение в зеркале напоминало ему картину или кадр фильма, и, глядя на эту женщину, Льюис был полностью поглощен этим зрелищем. Внезапно она подняла голову, поворачиваясь к стоявшему рядом с ней мальчику, и Льюис понял, что теперь она смотрит на него.

— Так что же у тебя случилось? — спросила она.

Она была совсем близко. Губы у нее были накрашены.

— Совсем еще ребенок. Что ты здесь делаешь?

— Извините меня…

— За что?

— Вы ведь хотите, чтобы я ушел.

— Я так сказала?

Через стойку к нему наклонился Джек.

— Еще порцию?

Льюис кивнул. Джек взял у него стакан, а женщина снова перевела взгляд на Льюиса.

— Меня зовут Джини Ли. А тебя?

— Льюис.

— Льюис — а дальше?

— Льюис Олдридж. — Льюис вдруг представил себе свои имя и фамилию, написанные сверху на листках его школьных сочинений, но она, конечно, не знала, что это детское имя и поэтому не засмеялась.

— Ты рассматривал меня, Льюис Олдридж. Ты всегда так смотришь на женщин?

— Как — так?

— Непристойно.

Он не верил своим ушам: неужели она сказала это? Он постарался скрыть, что потрясен; он раздумывал, действительно ли смотрел на нее таким образом и должен ли теперь извиниться. Она похлопала его по щеке, а он смутился, не зная, как себя вести.