Книга Цепная реакция. Неизвестная история создания атомной бомбы - Олег Фейгин

В чем-то это подтверждает довольно мягкий тон не отправленных Бором писем, совершенно не содержащих каких-либо бесспорных утверждений. К тому же вскоре после окончания Второй мировой войны Бор и Гейзенберг со своими семьями посещали друг друга, совместно проводя отпуска в Греции. Когда же на 60-летний юбилей Гейзенберга в 1961 году был издан специальный сборник статей и поздравлений, Бор принял в нем самое деятельное участие, написав очень уважительную и благожелательную статью.

В качестве еще одного аргумента «атомного нейтралитета» немецкие историки часто упоминают научно-технический меморандум Гейзенберга конца 1940 года. История его создания включает задание военно-технического управления вермахта, которое в начале 1939 года поручило нескольким ведущим физикам, включая Гейзенберга, изучить вопрос о реальности создания ядерных боеприпасов. В своем обширном аналитическом отчете он рассмотрел несколько вариантов производства такого оружия, отметив, что современный прогресс в атомных технологиях позволит это сделать лишь через семь-восемь лет. Тот же Готштейн считает, что эти довольно произвольные и малообоснованные сроки были предложены Гейзенбергом в надежде, что международное сообщество физиков-ядерщиков и инженеров-атомщиков сумеет принять общее решение, препятствующее созданию ядерных боезапасов. Именно воплощение в жизнь этой довольно иллюзорной идеи и подвигло Гейзенберга, полагает Готштейн, отправиться в оккупированный Копенгаген для консультаций со своим старым другом, который наверняка поддерживал какие-то связи с британскими и американскими коллегами.

Готштейн утверждает, что все это ему лично рассказал в 1970 году сам Гейзенберг, когда руководил Институтом физики имени Макса Планка в Берлине. По словам Гейзенберга, встретившись с Бором, он «со смятением в душе» увидел, что война и оккупация во многом нарушили взаимопонимание со старым другом. В ходе долгих бесед (тут Гейзенберг неожиданно заметил, что их было по меньшей мере две) Бор в полной мере проявил несвойственную ему подозрительность в отношении мотивов, «заставивших его прежнего ученика появиться у дверей полузакрытого Боровского института в оккупированном Копенгагене»[28].

Вопрос инженерно-технического воплощения атомного оружия Бор вначале решительно отмел как научно необоснованный, однако после детальных разъяснений Гейзенберга и упоминания им некоторых особых обстоятельств стал постепенно склоняться к мысли, что атомную бомбу сделать технически возможно. И вот тут Готштейн приводит весьма любопытную оговорку своего шефа: «Бор, очевидно, пришел к мнению, что немецкие физики нашли-таки исправленный вариант устройства атомной бомбы и увлеченно занялись изготовлением ядерного оружия»[29]. Эта несколько двусмысленная фраза сразу же порождает вопросы о том, где, как и когда искали немецкие физики «устройство атомной бомбы» и как им удалось-таки его найти?

Все это, как бы странно ни звучала подобная версия, оправдывает и то, что немецкие физики так и не делали попыток создать собственную бомбу, поскольку на это действительно ушло бы слишком много времени и ресурсов, и то, что ядерное оружие все же было создано. Дело в том, что именно готовый «обсчитанный» макет А-бомбы мог бы вполне уложиться в критерии, высказанные на совещании Геринга, где было решено не вести проектных работ, требующих больших материальных ресурсов и времени. Здесь становится понятным и необычное решение, принятое руководством вермахта по «Урановому проекту», – рассмотреть возможность инженерно-технических работ по ядерным боезапасам и перейти к проектированию специальных реакторов для производства электроэнергии…

Если вслушаться в слова Гейзенберга, сказанные Готштейну, то запрет на развитие «Уранового проекта» выглядит совсем иначе – прекратить беспочвенное теоретизирование и приступить к реализации конкретных опытно-конструкторских решений, а тяжесть именно научно-исследовательских работ перенести на поиск оптимальной конструкции «энергетических реакторов».

Более того, тут наконец-то становятся понятны и бесконечные споры вокруг интерпретации Роберта Юнга, данной им в книге «Ярче тысячи солнц», где сказано, будто Гейзенберг уклонился от создания оружия массового поражения из моральных побуждений. В то же время сам Гейзенберг и его ближайший сотрудник Карл Фридрих фон Вейцзеккер сразу же назвали подобное утверждение «несколько преувеличенным».

И это становится в общем-то понятным, если интерпретировать слова немецких физиков в плоскости разработки некоего чужого атомного проекта. Тогда и тезис о решающем вкладе немецкой команды Гейзенберга, и глубокие моральные страдания по поводу создания своего атомного оружия отходят на второй план, поскольку речь идет о постороннем творческом наследии… Похоже, что проницательный Юнг вполне понял невысказанные мысли Гейзенберга, опубликовав лишь ту часть его письма, где содержатся вежливо-благожелательные оценки общей литературной идеи автора…

Недавно в печати поднялась очередная волна разоблачений «преступной деятельности Гейзенберга в подготовке нацистского атомного оружия»[30]. В этот раз историки науки снова пытаются опровергнуть предположение, согласно которому Гейзенберг пытался оттянуть дело, чтобы дать мировому научному сообществу возможность договориться.

Что же касается копенгагенской встречи 1941 года, то тут стоит обратить особое внимание на одну странность: Бор почему-то сразу же и безоговорочно поверил словам сугубого теоретика Гейзенберга о реальности создания А-бомбы… Может быть, в разговоре был упомянут некий факт, в результате чего смутные догадки Бора получили неожиданное подтверждение и заставили его коренным образом изменить свое мнение о реальности немецкого «Уранового проекта»?

Однако таким фактом, простым и понятным для обоих собеседников, могла быть только чья-то разработка ядерных боезапасов. Тогда становится ясно, почему два выдающихся физика так и не выяснили своих отношений и разногласий по вопросу, столь важному для обоих… Просто предмета разногласий и почвы для выяснения отношений могло и не существовать, а была группа третьих лиц, создавших работоспособную схему А-бомбы и доставившую ее прямо руководителям «Уранового проекта».

Становится ясно и то, почему в «апокрифах» великого датчанина встречаются фразы, подтверждающие его странную уверенность в том, что решающий толчок «Урановый проект» Гейзенберга получил именно в 1939 году, когда технические эксперты вермахта вдруг в одночасье убедились в реальности создания немецкого атомного оружия. Получается, что именно в этот период чертежи ядерного устройства и попали в Третий рейх…

Впрочем, все сказанное является предметом нашего следующего исторического исследования, а пока следует заметить, что моральная репутация Гейзенберга уже вскоре после его смерти в 1976 году стала подвергаться всяческим сомнениям, и потомкам ученого многие годы пришлось буквально сражаться за восстановление доброго имени ученого. Вся эта история описана во многих книгах, например, в уже цитированной монографии Д. Данина «Нильс Бор» и Д. Кассиди «Неопределенность: жизнь и учение Вернера Гейзенберга» (Cassidy D. C. Uncertainty: The Life and Science of Werner Heisenberg).