Книга В бой идут одни офицеры - Сергей Зверев

— Ты будешь выполнять все то, что я тебе прикажу, — заговорил мужчина строгим голосом, глядя Шадрину прямо в глаза, — ты очень хочешь все выполнить правильно, ты будешь стараться. Ты мне веришь?

— Да, верю, — ответил Шадрин.

Что-то щелкнуло у Андрея Васильевича в мозгу. Зря этот человек задал такой вопрос. Шадрин неожиданно понял, что не верит ему. Внутри закипела паника. «Как же так, я обманул его, — думал Шадрин, — я должен выполнять все, что он велит, я должен отвечать правдиво». Но чувство опасности, которое он стал ощущать в последние сутки, помогло ему. Замкнись, не выдавай своих чувств, приказало подсознание, отвечай так, как этого требует этот человек. Отвечать и делать так, как ему приказывают, Шадрину было легко. Он подавил в себе панику и немного успокоился.

— Ты пойдешь со мной, — снова стал приказывать человек, — ты будешь все время рядом со мной. Ты не хочешь от меня отходить. Ты будешь молчать до тех пор, пока я не разрешу тебе говорить.

Шадрин с готовностью кивнул в ответ. Человек повернулся и направился к двери. Шадрин шагнул было следом за ним, но тут поймал на себе взгляд женщины-врача. Он повернул голову и посмотрел ей в глаза. В них была какая-то задумчивая грусть, но она тут же сменилась искренним удивлением. Шадрин не понял, чему удивилась женщина. Он отвел взгляд и пошел следом за мужчиной, который ему приказывал. Опять внутри появилось смутное беспокойство. Шадрин вспомнил свой сегодняшний сон: женщина сидела рядом с его кроватью и говорила о доверии. Кажется, ей нужна была помощь. Доверие к ней у Шадрина было.

Бернетт проводила удивленным взглядом своего пациента, который вышел в коридор вслед за Хальмейером. Такого просто не могло быть! Подопытный, несмотря на то, что находился под действием инъекции, с подавленной волей и навязанным ему исключительным послушанием, вдруг проявил какие-то эмоции. Его же ничего не должно было интересовать, кроме приказов Хальмейера, — но он уловил взгляд Бернетт и повернулся к ней. Что это означает? Полный успех эксперимента или полный его провал? Сознание подопытного проясняется, к нему возвращается память, но воля его по-прежнему находится под полным контролем? Тогда это прорыв. Предыдущие экземпляры, говорил Хальмейер, вели себя как роботы, как зомби. Это слишком бросалось в глаза посторонним людям и было неприемлемо. Те подопытные не осознавали даже таких элементарных вещей, как отправление естественных надобностей. Если не поступало своевременного приказа, то процессы мочеиспускания и дефекации происходили рефлекторно и в самый неподходящий момент. Если после доработки методики все функции сознания восстановятся, это будет несомненный успех Хальмейера. Человек останется обычным человеком, только с довлеющей навязчивой идеей, как у шизофреников. Никто не заподозрит в этом человеке ненормальности, а он будет послушным орудием в руках тех, кто владеет его волей. Этого человека можно заставить совершить все, что угодно: убить, взорвать… Этот человек не будет бояться за свою жизнь; он может даже по приказу покончить ее самоубийством после того, как выполнит задание. Идеальный террорист-смертник. Если его схватят, то он никому и ничего не расскажет, потому что это ему запрещено. Не помогут никакие пытки; никто не сможет снять кодировку даже с помощью гипнотического сеанса, потому что не знает методики воздействия на волю этого человека.

А если все не так, продолжала размышлять Бернетт, а если этот человек выходит из-под контроля? Остались еще основные элементы повиновения, волевой зависимости, но собственное сознание постепенно берет верх. Сильная воля человека? Ерунда, воздействие идет непосредственно на центры головного мозга. Этому точечному воздействию невозможно сопротивляться усилием воли. Тогда в чем же причина? В индивидуальных особенностях организма, в метаболизме? Может быть, здесь кроется разгадка, в особенностях усвоения и химической переработке вещества? Но не до такой же степени. Стоп, химия! А если это связано с инъекциями, которые проводились для лечения? Пожалуй, сегодня впервые разные инъекции были сделаны с таким маленьким промежутком времени. Если одно вещество разрушает другое или просто ослабляет его действие? Это уже ближе. Точный ответ можно получить, только посидев в лаборатории. «Тем более что никто меня не ограничивает в моих научных изысканиях, — обрадовалась Бернетт. — Если я пытаюсь сделать ставку на этого человека, тогда работу над этой загадкой нужно начинать срочно. Сегодня я его спровоцировала своим взглядом. Нужно этого избегать в дальнейшем, иначе он тоже погибнет».

Размышляя, как долго этот странный человек может продержаться, не выдав себя, Бернетт вышла из палаты. Она поняла, что пациент им попался не совсем обычный. Неужели сознание проясняется, а он умудряется морочить голову Хальмейеру своим послушным поведением? Вряд ли, но такое возможно в будущем. Что ж, будем приглядываться, наблюдать.

Шадрин опять чувствовал себя легко. Все было просто, никаких сомнений, терзаний. Ему нужно ехать с этим мужчиной куда-то на машине. После каких-то сомнений, которые недавно мучили Шадрина, наступило спокойствие. Теперь все просто, ему дали задание и его нужно выполнить. Плохо было, наверное, потому, что не было заданий, а теперь есть. Его нужно обязательно хорошо выполнить.

В этих коридорах с окнами Шадрин еще не бывал — впервые он вышел за пределы здания. Навалилась новая волна беспокойства. Жаркое солнце, запахи и звуки были хорошо знакомы. И эти горы невдалеке тоже были обычными, значит, он все это уже видел раньше. Чем же вызвано беспокойство, пытался разобраться Шадрин, садясь в открытую легковую машину на заднее сиденье. Ответ не приходил. Если бы сидевший рядом мужчина, который все время отдавал приказы, сейчас заговорил своим строгим голосом, то волнение прошло бы, но он не заговорил. Шадрин разволновался настолько, что ему хотелось ерзать на сиденье, хватать человека за рукав и трясти его. Говорить вслух было запрещено, поэтому нужно было потрясти за рукав, чтобы привлечь к себе внимание.

Шадрин продолжал бороться с собой, со своими инстинктами. Он почему-то думал, что показывать свои эмоции сидящему рядом человеку нельзя — это опасно. Чувство угрозы, исходящей от сидевшего рядом человека помогло Шадрину собраться и овладеть собой. Он смотрел вперед по ходу машины, и его начали одолевать воспоминания: сначала слабенькие обрывки, а потом все четче и четче стали вспоминаться картины вот таких же поездок по такой же местности. Эти поездки были связаны с яркими эмоциональными всплесками.

Неожиданная мысль поразила Шадрина настолько, что он схватился рукой за металл дверки автомобиля. Машину ужасно трясло на неровностях дороги, поэтому движение руки Шадрина не привлекло ничьего внимания. Мысль эта была облечена в одно слово — «побег». Почему побег, не совсем понял Шадрин. От чего побег?

Через час машина въехала в глубокое ущелье и остановилась.

— Выходи, — приказал человек.

Шадрин послушно вышел из машины и остановился в ожидании дальнейших распоряжений. Тут до него дошло, что все это время за ними ехала еще одна машина. Теперь она тоже остановилась, и из нее вышли вооруженные автоматами люди. Шадрин тут же распознал в них врагов. Он не знал почему, но по их внешнему виду определил сразу. Что-то было в них знакомое и опасное.