Книга Одиночество Новы - Джессика Соренсен

В комнате тихо, я вздыхаю, провожу ладонью по лицу, понимая, что надо бы просто покончить со всем сразу. Оборвать свою жизнь. Сказать «прощай». Оставить позади все эти мысли, и воспоминания, и ненависть к себе, как я хочу сделать уже год, вместо того чтобы зря коптить небо. Но, видно, духу не хватает. Я как будто жду чего-то, хотя ждать нечего.

Я отхожу от комода к двери – делаю еще несколько шагов в будущее, хотя предпочел бы навсегда остаться в прошлом.

Глава 9

10 июля, пятьдесят шестой день летних каникул

Нова

Я решила отдохнуть немного от трейлеров и от парней. Отдых вышел не слишком хорошим и не слишком плохим, как и все в моей жизни в последнее время. Ничего хорошего. Ничего плохого. Просто существование.

Я сижу у себя на кровати, разложив вокруг все свои фотографии, на которых есть Лэндон, плюс несколько книжек по психологии, а под кроватью стоит запертый ящик с рисунками Лэндона – с тех самых пор стоит, как его родители их принесли. Окно открыто, вентилятор работает, волосы у меня затянуты сзади в хвост, чтобы шея не так потела. Но даже в джинсовых шортах и серой майке я чувствую, что кожа у меня соленая от пота.

Компьютер открыт, веб-камера нацелена на меня, и я просматриваю перед ней одну фотографию за другой, ищу что-то в его глазах или в выражении лица, что могло бы подсказать, почему он это сделал. Почти на всех я вижу грусть, но должно быть что-то еще. Не мог же он сдаться только потому, что ему было грустно.

– Должны быть еще фотографии, я помню, – бормочу я, спускаю ноги вниз, спрыгиваю с кровати и иду в гараж. Когда я уехала в колледж, мама кучу вещей собрала в коробки и составила там на полки.

Зайдя в гараж, я тут же жалею, что пошла. Слишком много воспоминаний роится в этом цементном ящике: барабаны в углу, накрытые простыней, и сверкающая краской вишнево-красная «шевроле-нова» 1967 года, стоящая посреди гаража, а в другом углу – велосипед, последняя вещь, которой касались руки моего отца перед смертью.

Я считаю каждую ступеньку, спускаясь вниз, ровным, размеренным шагом обхожу машину, провожу рукой по сверкающему капоту. Я никогда особенно не любила машины, хотя отец всегда старался меня заинтересовать, он оставил ее мне в своем завещании, и неудивительно. Удивило меня только то, что он вообще оставил завещание, как будто знал, что умрет молодым, и хотел привести свои дела в порядок перед уходом.

Я вздыхаю, убираю руку с машины и снимаю в дальнем конце с нижней полки коробку с надписью: «Нова. Фотографии». Возвращаюсь в свою комнату и вываливаю фотографии из коробки, стараясь не морщиться от того, какой беспорядок я развела, и от того, что нужно просмотреть еще столько фото. Мы с Лэндоном никогда не ездили в какие-то особенные места, но я любила его фотографировать: он был такой красивый, а на фотографиях эта красота была еще заметнее – как картина, которая издали кажется обыкновенной и неинтересной, а вблизи оказывается, что все линии, формы и цвета идеально подходят друг к другу и вместе составляют нечто настолько удивительное, что даже не верится в его существование.

– Тук-тук! – В комнату входит Делайла.

Я ее не видела с тех пор, как обкурилась травки у Дилана, но это потому, что я к Дилану больше не ездила. В руке у Делайлы кофе со льдом, волосы заплетены в две косы. На ней розовая рубашка и обрезанные джинсы, она не накрашена, а за спиной у нее зачем-то рюкзак.

– Опять в школу собралась? – поддразниваю я ее, когда она закрывает дверь.

– Что? – недоуменно морщится подруга.

– Это зачем? – показываю я на рюкзак.

Делайла заглядывает себе за спину.

– А-а, это… – Она запрыгивает на кровать, и матрас под ней пружинит. Кусочки льда в стаканчике с шорохом перекатываются, а фотографии съезжают к краю и едва не падают на пол, я еле успеваю их подхватить. – Это я нам вкусненького принесла.

– Вкусненького? – переспрашиваю я, беру пачку фотографий и кладу на колени.

Глаза у Делайлы загораются, она снимает рюкзак и плюхает на кровать. Расстегивает, и мне уже становится по-настоящему любопытно, что она там притащила. Она достает из рюкзака стеклянную трубку и пакетик с травкой.

– Где ты это взяла? – ужасаюсь я.

И зачем принесла сюда?

Делайла открывает пакетик и достает щепотку травки:

– У Дилана, где же еще?

Я выравниваю на коленях пачку фотографий:

– Ладно, а сюда зачем притащила?

– Подумала, что можно провести приятный день вдвоем, раз я уже знаю, что ты к этому нормально относишься. – Она набивает трубку и достает из рюкзака зажигалку. – Понимаешь, раньше я старалась по возможности тебя в это не впутывать, но теперь… – Подруга умолкает, видя мое изумленное лицо. – Так, похоже, я тебя неправильно поняла. Ты что, хотела просто разок попробовать, и все?

– Сама не знаю, – признаюсь я, стараясь не смотреть на трубку и вспоминая, что почувствовала, когда этот дым в первый раз вошел в легкие. Но попробуй не смотреть на такую замечательную и опасную штуку. – И у меня мама дома.

– Она только что ушла, – улыбается Делайла и кладет трубку на колени. – Но если ты не хочешь, чтобы я курила, я не буду.

– А она не унюхает? – спрашиваю я.

– Да ладно, включишь вентилятор, освежителем каким-нибудь побрызгаешь. Тем более тебе уже девятнадцать. Что она тебе сделает, если поймает? Гулять не пустит?

Я вполне могу представить, что в моем состоянии мама сочтет это нормальным и ничего не скажет. Так бывает часто, например, когда я сильно напилась и заблевала весь пол на кухне, а она утром нашла меня там в отключке.

– Ничего, Нова, – сказала мама, помогая мне подняться. – Мы… мы все совершаем ошибки, когда нам больно, но мы найдем способ с этим справиться.

Она все время говорит «мы», как будто это наше общее горе, как в тот раз, когда умер папа. Но в этот раз все иначе. В этот раз я была одна.

– Если хочешь покурить, кури, – говорю я, откладывая из толстенной пачки фотографию, на которой мы с Лэндоном лежим навзничь в траве. Фотоаппарат у меня в руке – я подняла его вверх, чтобы сделать снимок. Я смеюсь, а у Лэндона такой вид, будто ему хочется сбежать куда-нибудь, лишь бы не сниматься. Но, если память меня не подводит, в тот день его все сильно раздражало.

Я перебираю фотографии дальше, а Делайла включает вентилятор на потолке, опирается на спинку моей широкой кровати и закуривает. Дым быстро заполняет комнату, лениво вьется у моего лица, пахнет так, будто в поле горит какая-то острая трава.

– Вы очень хорошо смотритесь вместе, – констатирует она, наклоняясь и рассматривая фотографии.

– Да, наверное, – бормочу я.

На самом деле я, честно говоря, никогда не считала себя ровней Лэндону в смысле внешности.