Книга Страх. Книга 2. Числа зверя и человека - Олег Рой

Да уж, с Максом и Марией мы изрядно опростоволосились. Нацпарк прочесали вдоль и поперек, даже использовали беспилотники и служебных собак, но так никого и не обнаружили, кроме нескольких «диких» туристов. Ну хоть влюбленных парочек не наловили – декабрь все-таки, холодновато на пленэре адюльтеры крутить, – и то спасибо. В общем, как, собственно, и следовало ожидать, Макс меня перехитрил и теперь мог быть где угодно. Мы выяснили многое, но на его след так и не вышли. Свой мобильный он выбросил, последним звонком записав отвлекающее сообщение на домашний автоответчик. Мы даже узнали, что он купил в сомнительном привокзальном магазинчике кое-что из электроники, но номеров этих устройств нам, увы, не назвали. Я догадываюсь, почему – наверняка продавцы принимали на реализацию ворованную технику. Возле вокзала сам бог велел это делать.

Короче говоря, Макс, прихватив с собой Марию, исчез бесследно. Растворился в пространстве. Растаял в воздухе. Впрочем, это вряд ли. Он, конечно, супермен, но не до такой степени.

Единственной зацепкой оставался Феликс. Ну и в какой-то степени Рита. Но Рита лежала в клинике, и, по самым оптимистическим прогнозам, должна была выписаться не раньше, чем через пять дней. Врач говорил, что она просто очень хорошо восстанавливается, но все равно он ее раньше срока не отпустит, физическая кондиция это одно, а последствия травмы могут «выстрелить» в любой момент. Человеческий мозг – слишком загадочная субстанция, как он работает, не знает никто, кроме разве что самого Ройзельмана. Тот, кстати, в последнее время занимался как раз опытами с мозгом и практически не выходил из лаборатории. А я-то неизвестно почему думал, что шеф до собственноручного экспериментирования уже не опускается. Но надо же – сам что-то такое химичит. Ох, чувствую, что он еще преподнесет человечеству новый сюрприз. Хотя вроде бы у него возможности теперь почти неограниченные – сегодня в ассистенты к «спасителю человечества» выстраиваются очередью даже те, кто еще совсем недавно и руки-то не подавал.

Такова жизнь. Или ты нагибаешь, или тебя нагибают, третьего не дано. Меня тоже, конечно, нагибают, но только один-единственный человек. Да и какой! И нагибает-то, в общем, не слишком, вроде как я у него ценный сотрудник. Обращается почти уважительно. Тем не менее каждый раз, когда он вызывает меня к себе я, фигурально выражаясь, переодеваюсь в чистое. Потому что будь я хоть трижды ценным сотрудником, а от Льва Ройзельмана вполне можно выйти вперед ногами или чего еще похуже. Словом, я по-прежнему боюсь его и по-прежнему преклоняюсь перед ним – все в одном флаконе.

Вот и сегодня утром он снова меня вызвал. Да не в кабинет, а в лабораторию. Это было еще хуже, поскольку будило подспудные страхи – вот возьмет шеф, да и использует тебя, как материал для опытов. Войдешь вице-директором, а вынесут упоротым чучелком. Но глаза боятся, а руки (или, в данном случае, ноги) делают, так что вскоре я, переодевшись в легкий костюм биозащиты, входил в колдовскую башню моего патрона, внешне, правда, мало чем отличающуюся от самой обычной операционной. Очень крутой, впрочем, операционной. Самой-самой-самой.

Да уж, похоже, скоро нам действительно предстоит узнать о новом изобретении великого Льва Ройзельмана. Не сомневаюсь, что оно будет сенсационным, тем более не сомневаюсь, что далеко не всем оно придется по вкусу.

Ройзельман стоял у секционного стола. Когда он работал, то просто преображался, даже молодел – сейчас от его сутулости и следа не осталось. Его осанка напомнила мне гравюры с изображением прусских офицеров. На секционном столе перед ним лежало обнаженное женское тело – хрупкое и очень изящное. Прямо-таки не верится, что такие девушки могут существовать в нашем грубом и, что греха таить, грязноватом мире.

– Оцени, какая ювелирная работа, – небрежно кивнул он. – Какая чистота линий, какая грациозность. Совершенство, да и только.

– Она – человек?

– Киборг. Это тело полностью напечатано на моем принтере. Ну, скажем, частью напечатано, частью выращено в колбах и кюветах, но дела это не меняет. Все, как говорится, при ней, кроме одного, – если бы я его не знал, я мог бы поклясться, что на этих словах он вздохнул.

– Вы хотите сказать…

– Именно, – легкий, почти незаметный кивок подчеркнул значимость сказанного. – Это тело было создано без мозга, разумеется. Сам знаешь, воспроизводить его какими бы то ни было способами нет смысла. Неужели ты хочешь что-то спросить? Вижу на твоем лице явственно нарисованное недоумение.

– Не понимаю, зачем может быть нужна безмозглая кукла, пусть даже такая красивая.

– Ты заметил тонус ее мышц? Вот посмотри…

– Конечно, но… – и тут меня осенило. – Как? За счет чего?

– Я сделал пересадку мозга. Первую успешную, если не считать успехом несколько предыдущих. Но они прожили всего по несколько минут. Апистия, в отличие от них, жива уже несколько часов и помирать, судя по всему, не собирается. Я уже жду, когда она очнется и попросит стакан виски. Мозг у нее, скажем так, несколько не соответствует телу. Мы забрали его у… Впрочем, совершенно неважно, у кого.

Я во все глаза смотрел на него. Он был без защитного шлема, и я мог видеть его лицо. Выражение его лица было абсолютно серьезным. Неужели Ройзельман шутит?

– Просто не верится… это невероятное достижение, – пробормотал я. – Человечество должно аплодировать вам стоя.

– Человечество забьет меня камнями, если только узнает о ней, – на сей раз он позволил себе некое подобие улыбки. – Современный человек слишком задержался на эволюционном пути. Пора сделать следующий шаг. Может, и не один, а сразу несколько.

Он помолчал, а потом добавил:

– Собственно, над этим я и работаю, – И сразу же без перехода поинтересовался: – Вы нашли беглецов?

У меня сложилось мнение, что спрашивает он про Макса и Марию для проформы, слишком увлечен своим экспериментом, потому ответил я напрямик, без всяких уловок:

– Нет. И пока даже не имеем ни малейшего представления о том, где они могут скрываться.

– И не найдете, – улыбнулся он. – Ойген, ты у меня на хорошем счету, но перед Максом ты как неандерталец перед кроманьонцем. Знаешь, неандертальцы, говорят, не только обрабатывали орудия труда, но даже молились и создавали музыку. Но тем не менее на кроманьонских стоянках находили их обглоданные косточки, и следы зубов были вполне себе кроманьонскими. А не наоборот, знаешь ли.

Он замолчал. Мне показалось, что мысли его витают где-то далеко от проблем с нашими беглецами, но продолжил он все-таки о них:

– Бойся зубов Макса. Тебе кажется, что он – простак, рубаха-парень, и это отчасти верно. И все же этот простак вполне способен зажарить тебя на костре и полакомиться твоей печенью. Все вокруг не то, чем кажется, далеко не то. Так что не поддавайся иллюзиям, смотри на мир открытыми глазами, будь начеку, ясно?

– Хорошо… шеф, я все понял, – сказал я, опустив глаза. – Можно мне…

– В поле? На свободу? – Ройзельман посмотрел на меня так пристально, что по моей спине побежали холодные мурашки. Господи, почему я испытываю такой животный страх перед этим человеком? – Нельзя. Категорически нельзя.