Книга Неупокоенные - Лорен Оливер

И я подумала тогда: как это должно быть ужасно – потерять ребенка.

Я заметила какое-то движение у кромки леса и отстала от группы. Мне казалось, что там сидит пропавшая малышка, плачет и прячется в тени. Дождь уже лил вовсю. Я с трудом могла разглядеть что-то среди мокрых веток. Пальцы совсем закоченели.

Я зашла в лес, и моя нога тут же провалилась сквозь серый лед в какую-то ямку – наверное, это была норка какого-то зверя. Я упала, приземлившись на ладони и колени. Резкая вспышка боли – все, я точно сломала или вывихнула лодыжку! Я поняла, что шла за каким-то животным – оленем или лисой. Девочки в лесу нет. А если и была, то она долго бы не протянула.

Я попыталась встать, как вдруг чья-то сильная рука помогла мне подняться.

– Как вы? В порядке?

Очки в подтеках от дождя, давно не стриженная борода, запах мокрой шерсти и табака, красивый прямой нос с висящей на нем капелькой.

Таким Томас предстал передо мной в первый раз.

Потом он говорил, что приметил меня еще раньше, в толпе, но я ему не поверила. Я так часто прокручивала этот момент в голове, что могу сказать наверняка – что из этого правда, а что мы уже потом напридумывали. Но разве это важно? Мы сами создаем свою реальность, перекраивая ее по-своему.

Томас предложил довезти меня до дома. Я попыталась отказаться, но он настаивал: «Вы не сможете дойти с такой ногой». И я согласилась: «Если вас не затруднит, конечно». Он называл меня мисс Ланделл, хотя это была моя фамилия уже в замужестве. Я не стала его поправлять.

Он закинул мою руку себе на плечо, обхватил за талию, и так мы перешли через поле под проливным дождем. Было такое чувство, как будто мы были совсем одни в мире под этим стеклянным куполом неба.

У Томаса был «седан», который в моих глазах выглядел роскошно, несмотря на то, что в некоторых местах он был поеден ржавчиной и завелся не с первой попытки. У нас с Эдом вообще не было машины.

Томас сказал, что он был профессором в университете святого Фомы Аквинского, преподавал античную литературу. Я задала ему несколько вопросов, но он не ответил. Я решила, что он игнорирует меня, но Томас извинился и сказал, что он глухой на правое ухо. Слух он потерял еще в детстве, когда старший брат ткнул его ручкой в ухо, чтобы посмотреть, как далеко она пролезет.

После того, как он рассказал мне про ручку и почему он не на войне, Томас несколько раз поворачивался ко мне левым ухом, чтобы расслышать, куда дальше ехать. И все равно мы пару раз повернули не туда. Именно тогда, в машине, я полюбила его.

Думаете, это невозможно? Думаете, я придумала красивую историю, чтобы оправдать себя? Наверное, это так. Но такие чудеса случаются каждый день – хотя, может, и не с нами, а с кем-то другим.

Взять, к примеру, маленькую Энни Хейс. Через два дня после начала поисков ее нашли в подвале, где ее прятал Ричард Келли – восьмилетний сын местного аптекаря. Он носил ей каштаны и молоко из кухни каждый день. Они хотели вместе убежать. За месяц до этого он бесплатно дал ей мороженое в отцовском магазине, и девочка решила, что это любовь.

Детям устроили хорошую взбучку. Но в конце концов Энни вышла замуж именно за сына аптекаря. И в пятьдесят втором году (на тот момент мы с Томасом не разговаривали уже десять лет) я перед церковью приветствовала новобрачную миссис Энни Келли, бросала рис и смотрела, как белые крупинки подлетают в синее небо.

Сандра

Память – как густая грязь. Она медленно поднимается и обволакивает тебя так, что ты не можешь пошевелиться.

Можешь брыкаться и скрежетать зубами сколько угодно – все равно не выберешься.

Она тянет вниз.

В Джорджии грязь была черной и вязкой как нефть.

Глубже.

Помню, как отец чистит ботинки над обувной коробкой, которая досталась ему от его отца. Деда я видела только один раз в жизни. У него подбородки были, как жирные колбасы. Мать кричит на отца за то, что он успел натаскать грязи в дом и наследить на полу.

Еще глубже.

Зулима, домработница моей подруги, Сисси, натирает мне руки какой-то грязью от волдырей и велит никому об этом не говорить.

Потоп в восемьдесят седьмом. Он превратил газон в реку и принес ту несчастную черепаху к моему крыльцу.

Все глубже и глубже…

Трентон крадучись зашел в оранжерею – надо быть осторожнее, ведь, когда он пару минут назад туда заглядывал, копы все еще были там. Кэролайн ушла, наверное, за новой порцией спиртного. Минна до сих пор стояла там, опершись на пыльную полку. Ее глаза были закрыты. Через разбитый потолок доносилось птичье чириканье, солнечные лучи разрезали воздух как ножи.

– Что им было надо? – спросил Трентон, стараясь, чтобы его голос звучал как можно безразличнее.

– Какая-то девушка пропала, – ответила Минна, не открывая глаз, – в Бостоне.

Трентон заволновался. Его лицо стало пепельно-серым.

– В Бостоне? А здесь они тогда что делают?

– Без понятия, – Минна выпрямилась, – кстати, ты помнишь Дэнни Топорники? Тоди?

Трентон не ответил.

– А, ладно, забудь. Ты был еще маленьким.

– При чем тут Дэнни? – спросил Трентон.

– Да так, ни при чем. Он стал копом, мы сейчас с ним разговаривали, – Минна поковыряла большим пальцем в зубах, – мне он всегда нравился.

– Не надо, – сказал Трентон, сунул руки в карманы и зашагал к двери.

– Что, прости?

– Просто не надо, – вдруг он остановился и повернулся к сестре, – подожди-ка, он коп?

– Да, а что? – теперь была очередь Минны корчить из себя недовольную.

– Тот человек… Ну, которого застрелили в доме…

Минна снова закатила глаза.

– Это просто история, Трентон, может даже это неправда. Я ведь не знаю…

– Ну, ты просто спроси, ладно? Просто узнай, когда это произошло и кого убили. Мне просто… любопытно. Узнай, пожалуйста. Для меня.

Минна вздохнула.

– Хорошо. Я спрошу. Но это было очень и очень давно. Он может и не знать.

– Он ее видел, – благоговейно прошептала Элис, – я же говорила. Он видел ее!

– Но он-то думает, что это была я, – возразила я. И засмеялась. Давно я так не веселилась!

Мартин уже отбросил коньки или нет?

Интересно, он до сих пор вертит часы на руке, когда психует, натягивает ли он носки до самых коленей, и звучит ли его смех по-прежнему?

Интересно, сохранил ли он мои письма. Наверное, сжег или разорвал. Он знает, что я могла бы сделать, если бы у меня была возможность. Он кормил меня одним враньем, фаршировал меня им, как праздничного гуся.