Книга Спортивный журналист - Ричард Форд

– Раз уж мы подружились, я как-нибудь расскажу вам ее, Уолтер. Но не сейчас.

– Буду рад, Фрэнк. Правда. Посижу со стаканчиком, послушаю. У каждого из нас своя история, верно?

– Моя довольно проста.

– Вот и прекрасно. Я люблю простые истории.

– Удачи, Уолтер. Завтра вам будет лучше.

– И вам удачи, Фрэнк.

Он направился к дальнему краю гравиевой парковки, где стояла его машина, и, отойдя от меня футов на двадцать, почему-то перешел на бег и бежал, пока я не перестал различать его в потемках – видел только белые шорты да тонкие ноги, однако и те понемногу выцветали в ночи.

* * *

Центральный Джерси погрузился в сладкую весеннюю сонливость. На побережье, уходящем на юг, к Томс-Риверу, уже ворковали дискотеки, значит, время перевалило за восемь. От Бангора до мыса Канаверал на улицы ночных городов вышли подметальные машины. Как ни старался я поспеть вовремя, с Викки мне не повезло.

В Фрихолде я остановился и наудачу позвонил ей домой, никто не ответил, ложась спать, она отключала телефон. Позвонил в больницу, по номеру, которым пользуются лишь медицинские сестры, мне он, предположительно, известен не был – звонить по нему могли только члены семей персонала, да и те лишь в случае особой необходимости. Обычный номер больницы с замененной нулем последней цифрой. Мне ответил испуганный женский голос, сказавший, что, согласно расписанию, мисс Арсено сегодня не дежурит. Что-нибудь срочное? Нет. Спасибо, сказал я.

Неведомо зачем позвонил к себе домой. Автоответчик щелкнул, зазвучал мой голос – веселый, слушать противно. Я переключился на сообщения и услышал профессионально распорядительный голос Экс, сообщавший, что мы встретимся завтра утром. Дослушивать до конца я не стал, повесил трубку.

Давно уже, когда наш бассет, мистер Тоби, погиб – прямо на Хоувинг-роуд – под колесами машины, даже не потрудившейся остановиться, обливавшаяся слезами Экс сказала, что хотела бы научиться обращать время вспять. Возвращаться в драгоценные секунды, к каким-то своим поступкам, дабы попробовать улучшить их. И я, копая могилу за росшими у цементной стены форзициями, подумал, до чего ж это по-женски – оплакивать самоочевидный факт столь безнадежно экстравагантным образом. Зрелость, как я ее понимаю, это умение видеть дурные и странные стороны жизни, осознавать, что такими они и останутся, и жить дальше, опираясь на стороны лучшие. Но ведь сейчас-то я в точности этого и жаждал! Чтобы мне вернули бесценный час. Печальные признания Уолтера отняли слишком много времени, а лучшей стороной жизни их никак уж не назовешь.

Какова самая точная единица измерения дружбы?

Могу вам сказать. Это количество бесценного времени, которое ты отдаешь чьим-то бедам и залепухам. А отдав, катишь потом в джерсийских потемках по пасторальному Хайтстауну, злющий, как повар ночлежки, и все, что есть дурного в мире, клубится в твоей машине, словно кладбищенский туман, и даже открыв окно, ты его отсюда не выкуришь.

Ничто на свете не обнадеживает так, как знание: существует где-то женщина, которая думает только о тебе. И наоборот, не существует пакости горшей, чем отсутствие в мире женщины, которая о тебе думает. Впрочем, нет, есть и кое-что похуже. А именно: думала о тебе женщина, думала да и бросила, потому что ты дурак и тупица. Это все равно что взглянуть в иллюминатор самолета и увидеть: а земли-то и нет, исчезла. С этим никакое одиночество не сравнится. А Нью-Джерси, неброский, умеющий приспособиться к чему угодно штат, предоставляет – при прочих его приятных качествах – идеальный ландшафт для самого что ни на есть одиночества. Мичигану с его уходящими вдаль грустными пейзажами, с безутешными закатами над приземистыми каркасными домами, со срубленными и снова выросшими лесами, плоскими шоссе и обтерханными городами наподобие Доваджиака и Мунизинга удается немного приблизиться к этому качеству нашего штата. Но всего лишь приблизиться. Такого беспримесного одиночества, как в Нью-Джерси, вам нигде больше не подадут.

Уолтер Лаккетт, открывший мне, без всяких на то резонов (в конце концов, никаких советов он от меня не ждал), свою тайну, повинен и в том, что свел на нет мои роскошные предвкушения, и в том, что пролил для меня свет на целый комплекс суровых реальностей жизни, о которых я был бы счастлив ничего решительно не знать.

В жизни существуют разные разности – и их многое множество, – о которых нам знать ни к чему. Тошнотворные сведения о двух мужчинах, нежащихся в постели отельчика для коммивояжеров на Седьмой авеню, никакой тайны в себе не содержат – как нет ее, скажем, в электрогитаре, твисте или старом «студебеккере». Только факты. Уолтер и мистер Некто могли бы прожить вместе двадцать лет, торговать антиквариатом, потом перейти на недвижимость, усыновить ребенка из Кореи, переписать завещания, купить в Виналхейвене летний домик, десять раз разойтись и сойтись, не раз и не два связываться с женщинами и, наконец, дожив до преклонных лет, узнать настоящую любовь друг к другу. Но так ее и не получить.

К этому времени мне казалось более чем возможным, что Викки все надоело и она укатила куда-то с живущим этажом выше онкологом в его прекрасном, как сон, «ягуаре» и в этот миг летит прямиком в закат, и на приборной доске машины покачивается термос с коктейлем «Май Тай», а в кассетнике постанывает Энгельберт Хампердинк.

Что же, в таком случае, оставалось делать мне? Только одно – постараться не пасть духом.

И я поехал по Первой магистрали, затем повернул на юг, к маленькому кирпичному ранчо миссис Миллер, стоящему на муравчатом участке земли между заправкой «Эксон» и магазином «Расти-Джонс», к дому, в котором она когда-то практиковала мануальную терапию. На подъездной дорожке стояло несколько старых приземистых автомобилей, за шторами горел свет, однако вывеска «Чтение-Рекомендации» не светилась. И сюда я тоже опоздал, хотя укрытый шторами свет определенно свидетельствовал, что в доме совершается нечто тайное и, может быть, экзотическое; и этого было достаточно, чтобы возбудить мое любопытство, да и не только мое – каждого, кто ехал в ночи на юг, к Филадельфии, сознавая мрачный характер всех своих перспектив до единой.

Наши с миссис Миллер деловые отношения продолжаются вот уж два года, начавшись перед самым моим и Экс разводом, лицо мое хорошо знакомо всем тетушкам, дядюшками и кузинам с кузенами, живущим в крошечных, тесно заставленных мебелью комнатках ее дома, беседующим таинственно и тихо и пьющим кофе во все часы дня и ночи. Этим они, по моим догадкам, скорее всего и занимались в тот раз – и ничем иным. Собственно говоря, если бы я вошел в дом, меня радушно приняли бы, как кузена, явившегося, чтобы получить внеурочную консультацию, выяснить, чего ему следует ждать от остатка недели. Но я предпочел уважить право миссис Миллер на приватную жизнь, ибо, совсем как у писателя, место, где она работает, – это также и ее дом.

В том, как я начал встречаться с миссис Миллер, ничего сложного нет. Я ехал с Полом и Клари по Первой магистрали, направляясь в хозяйственный магазин (мы собирались купить велосипедный насос), увидел вывеску: открытую ладонь с надписью «Чтение-Рекомендации» – и остановился у ее дома. Надо полагать, в последние годы я раз двести проезжал мимо и ничего не замечал. Не помню, было ли мне в ту пору как-то не по себе, да ведь такие штуки и запоминаются не всегда. Уверен, впрочем, что, когда для вас настанет время обратиться к хироманту, вы это поймете, – если, конечно, не ведете полномасштабную войну со своими инстинктами.