Книга Уйти по воде - Нина Федорова

Ночью, если не удавалось заснуть от переполняющего ее счастья, она лежала без сна до рассвета, думая: «Я его люблю», – улыбаясь этим мыслям, и когда ей приходило в голову, сколько еще всего радостного и прекрасного впереди, чего они еще не успели и что ждет их за горизонтом, она даже не могла оставаться в постели, вскакивала, бежала к окну, смотрела вверх, в бесконечность неба, прижимаясь лбом к холодному стеклу, думала: ни с чем не сравнимое это чудо и счастье – любовь

IV

На Светлой седмице Катя опять пошла туда, на последний – это она уже чувствовала – разговор

Разговор был неизбежен, он назрел давно: Катя не была у отца Митрофана почти год – с лета На службы она еще иногда ходила – не каждое воскресенье и только в храм возле дома, но все это было, скорее, для мамы, чтобы не возникало вопросов, чтобы мама не поняла ее кризиса, опустошения, чтобы хотя бы внешне все оставалось, как прежде

С января она в храме не была вообще – все выходные проводила с Костиком, Святки, Масленица, Великий пост пролетели для нее незаметно, в один миг, она жила бы так и дальше, больше всего она мечтала, чтобы всегда все оставалось так, как есть, но внутри ее грызло болезненное чувство вины: она вела себя неправильно, грешно, вместо служб – гуляла, тем более гуляла с нецерковным и даже хуже – с некрещеным мальчиком.

Родители тоже стали проявлять все больше беспокойства, они всё чаще расспрашивали про Костика, интересовались, как продвигается дело с его воцерковлением Катя что-то мямлила в ответ, уходила от прямого разговора, потому что дело с воцерковлением вообще-то никак не продвигалось. Конечно, она понимала: надо как-то узаконить то, что с ней происходит, поэтому рассказывала Костику по чуть-чуть, что ходит в храм, верит в Бога – он отнесся к этому спокойно, и батюшки раздражения у него, в отличие от многих нецерковных людей, не вызывали. Но зачем нужна Церковь – он не понимал, Катя делала попытки объяснить, но быстро умолкала: в собственных словах ей начинали слышаться фальшивые нотки И она боялась признаться себе в самом страшном – на самом деле ей вовсе не хотелось, чтобы Костик становился православным. Ей казалось, что приход в Церковь неизбежно его изменит, она больше всего не хотела, чтобы он менялся, становился «православным мальчиком», она слишком хорошо помнила, как меняет людей неофитство, а Костик так нравился ей таким, каким он был, – веселым, свободным, легким И тут он вдруг тоже начнет вычитывать правила, ходить на исповедь, читать Святых Отцов, уличать Катю в мелких грешках и отступлениях, поучать и занудствовать, отрастит бороду и соберет волосы в сальный тощий хвостик? При всей фантастичности этой картины перспектива таких перемен Катю совсем не вдохновляла Нет уж, пусть лучше все остается, как есть

Но оставить все, как есть, не получалось Постоянно, каждую минуту она думала о том, что не давало спокойно дышать, висело, как камень на шее, – надо пойти к отцу Митрофану Дело зашло слишком далеко, так что действительно пора уже рассказывать всё – это всё становилось больше и страшнее и стремительно росло как снежный ком Она слишком заигралась в свое бунтарство, это «понарошку» вдруг стало реальностью, и теперь Катя почти ушла из Церкви и сейчас стояла у последней черты.

Но идти к отцу Митрофану было слишком страшно, она понимала, чувствовала – приговор отца Митрофана будет суровым, а если он попросит привести Костика на беседу? К тому же сразу начались бы пересуды приходских знакомых, она даже мысленно видела уже вездесущую Юлию Львовну, которая, поджав губы, оглядывает ее и Костика – вот, и Катя невера привела, кто бы мог подумать, из такой хорошей семьи девочка, а туда же, может, вообще забеременела уже, а то были случаи, знаем мы их, нецерковных Кроме Юлии Львовны была еще Лидия Петровна, и тетя Наташа, впрочем, тетя Наташа уже была в курсе, что Катя встречается с «невером» – мама, конечно, рассказала; были еще и другие приходские, всем им было дело до Кати, как, впрочем, и до остальной выросшей на их глазах «молодежи». Больше всего ей не хотелось этих взглядов и расспросов, не хотелось, чтобы это чувствовал Костик, чтобы он видел весь этот ее специфический мир, да и как вообще можно было примирить два совершенно разных мира – Костика и приход? Нет, она не хотела сейчас в этом разбираться, не хотела никаких разговоров с отцом Митрофаном, она просто хотела сейчас пить, и пить, и пить любовь, и чтобы на это время все от нее отстали – Ή γη μέλαινα πίνει (и черная земля пьет, древнегр.). В конце концов, на водопое даже дикие звери не нападают друг на друга, есть вообще такой неписаный закон.

Но неожиданно ей стало понятно, что дольше тянуть нельзя

Наступила Страстная седмица С прошлой Пасхи Катя смутно надеялась в глубине души, что, возможно, повторится чудо, Страстная стала поводом прийти опять, как работник одиннадцатого часа, прийти хотя бы в эту самую важную неделю, снова попытаться найти Бога Страстную – словно какой-то последний рубеж – нельзя было пропустить, какое-то предательство было в том, чтобы в эти дни не пойти в храм. Катя опять ходила на службы, но мысли ее все время витали далеко, в мыслях ее постоянно жила любовь, между службами они с Костиком встречались, и в храме она была рассеяна, не могла настроиться на нужную волну, не могла в полной мере пропускать через себя строгость и торжественность этих дней – слишком много радости было в ней, но, увы, не небесной, а земной

От этого разлада впервые за несколько счастливых месяцев она почувствовала тоску и беспокойство, ее начала мучить раздвоенность, земля как будто разъезжалась под ногами, и она все никак не могла выбрать, на какую сторону встать, и пыталась удержаться на обеих

Все прорвалось в Страстную пятницу

После выноса Плащаницы они встретились в парке возле Катиного дома, стояли на мостике над прудом Утки подплывали, надеясь получить хлеба, и проплывали дальше ни с чем – кормить их было нечем, а Катя смотрела на них, едва сдерживая слезы, вся на взводе Утром мама опять спрашивала, ходила ли Катя к отцу Митрофану поговорить про Костика, потом была служба, на которой она никак не могла сосредоточиться, у нее постоянно ныло в груди, торчало занозой – нет, это же абсолютно ясно: невозможно, совершенно невозможно сочетать православную жизнь и Костика Для него это обычная пятница, за которой придут обычные выходные, возможно, сегодня он даже ел мясо, он был, как обычно, такой земной, веселый, он смеялся и шутил (в такой день!), от него буквально пахло другим миром: нецерковным, безразличным к тому, что было сегодня в храме, что происходило в эти дни в Церкви, а Катя была только после службы, вся еще там душой, от нее, вероятно, тоже веяло совсем другим миром, непонятным и чуждым Костику Разговор как-то не клеился, все шло неправильно.

– Ну, чего ты сегодня такая бука? – спросил наконец Костик, развернул Катю к себе и поцеловал ее в нос

– Давай сегодня без поцелуев, хорошо? Сегодня Страстная пятница

Она сама понимала, что фраза прозвучала слишком раздраженно, но не могла же она объяснить, что просто изо всех сил старается не разрыдаться!