Книга Дети призрака. Наследник - Андрей Анисимов

– Да? А кто же будет у нас на свадьбе шаферами?

– Извини, дорогая, но этого и я пока не знаю.

* * *

Белянчиков приехал в горотдел на час позже. Отработав в воскресенье допоздна, подполковник считал, что имеет право в первый рабочий день недели чуть дольше поспать. В приемной сидел Голенев и читал местную газету. Ее он просматривал уже несколько дней, поскольку его тихий мечтательный сын Митя, первую неделю работал в ней редактором.

Для глуховских бюрократов, после того, как Юлий Постников занял кресло мэра, Голенев стал кем-то вроде неофициального отца города. Поэтому Захар Гаврилович покраснел как школьник и извинился за опоздание.

– Ничего, подполковник, я тут газетку читаю. – Улыбнулся Олег: – Что там у криминалиста новенького?

– Вот его докладная. – И Захар Гаврилович протянул посетителю отчет Незванцева.

Голенев быстро просмотрел листок, и вернул бумагу на стол: – Когда ждать результата из области?

– Сегодня отправили. Дня через два получим ответ.

Голенев кивнул:

– Я пришел к вам с просьбой. Хочу с ребятами, которых вчера задержали, поговорить, Я ведь тоже когда-то был детдомовцем.

– Никаких проблем. Желаете со всеми разом, или по одному допросите?

– Допрашивать я их как раз не хочу, а если разговаривать, так со всеми.

– Как прикажете. – Ответил начальник и вызвал дежурного.

Ребят привели в кабинет заместителя Белянчикова по хозяйственной части. Майор Туканин месяц назад вышел в отставку, нового заместителя начальник искать не торопился и кабинет пустовал.

Старшина Назаров завел подростков по одному, каждого представил по фамилии и сообщил дату рождения. Мальчишки садиться отказались, а застыли возле Голенева и, опустив головы, внимательно разглядывали свои кроссовки. Олег специально не занял место хозяина кабинета, а присел на стул для посетителей, давая понять, что и он здесь, как бы на правах гостя.

– Давайте знакомиться. Меня зовут Олег Голенев и я пришел с вами поговорить, как бывший детдомовец. – Услышав имя посетителя, подростки зыркнули на него исподлобья, и снова уставились в пол. Олег понял, что они знают, кто перед ними. В детском доме о Голеневе ребятам рассказывали часто. А старшеклассников даже водили на экскурсию по цементному заводу, построенному на его деньги. – Хочу вам сразу все объяснить – продолжил он свой монолог – в милиции я не работаю. Но если у нас с вами разговор получится, принять участие в решении вашей участи, смогу. И записывать ничего не собираюсь. Но знайте, вас обвиняют в убийстве, а это самое тяжкое преступление. И если виноваты, отвечать все равно придется.

– А ты что, не убивал? – Не поднимая головы, поинтересовался Виталий Смирнов – единственный не совершеннолетний из задержанных.

– Я в прошлом боевой капитан, и убивал вооруженных врагов. А вы целой кодлой напали на безоружного. Я могу себя считать бойцом, а вы должны себя считать трусами и подлецами. Потому что убить безоружного человека – подлость.

– Он не человек. Он чурка. – Буркнул Толик Орешкин, сверкнув серьгой на нижней губе.

– Интересная точка зрения. – Усмехнулся Голенев: – Если бы вы не были учениками Елены Ивановны, я бы поверил, что вы просто болваны. Но учась у нее, вы должны были знать, что армянский народ имел свою письменность, когда на нашей земле еще ходили в шкурах. Я солдат и то об этом знаю. И те же узбеки…Ученые бухарского Эмира могли двести пятьдесят лет назад дать фору европейской науке в астрономии, медицине и еще много в каких областях. А вы называете всех людей, о культуре которых не имеете ни малейшего понятия, идиотским словом «чурки».

– Хрен с ними, мы ученых не трогаем. Пусть там у себя в горах живут. А сюда чурки едут деньгу зашибать. – Зло сообщил Сережа Ракушин: – Правильно в Москве говорят, они все наши рынки заполонили, дома строят, дороги. Русскому человеку работать негде, торговать негде.

– Зато пить водку место находится… Ну, пацаны, вы как зомби. Кто-то вам пластинку напел, а вы крутите. Что у нас персики растут, мандарины, гранаты? Или вы хотите только редиску с картохой потреблять? А насчет стройки, спросите начальников, хотят ли наши люди на строительстве вкалывать? Я знаю, что нет, поэтому и едут к нам из других мест. И едут, заметьте, не воевать с нами, а дороги нам делать и дома строить. Плохо это? Вы бы лучше против пьянства и дури выступили, если охота политикой заниматься. А то прутья в руки и людей бить.

– Россия для русских. – Упрямо повторил подросток.

– Ладно, это вы в другом месте пойте. А хотите, чтобы я за вас заступился и просил освободить до суда, рассказывайте мне все.

– Что все? – Подозрительно поинтересовался Орешкин.

– Откуда у вас дорогие вездеходы? Кто выдал одинаковую одежду? Я же понимаю, что вас кто-то подставляет. Хотите геройствовать и за него отдуваться, ваше право. Но портить из какого-то подонка себе всю жизнь я бы не стал.

– А предателем бы стал? – Быстро откликнулся Толик Смирнов.

– Что называть предательством. – Задумчиво произнес Голенев. Он уже не сомневался, что мальчишками кто-то манипулирует. Но понимал и то, что пережимать при первой встрече нельзя. Подростки молчали, молчал и он. Бывший детдомовец давал им время переварить, все, что они услышали, и когда счел, что времени хватило, поднялся со стула: – Если захотите меня еще раз увидеть, дайте знать. Пока, я чувствую, вы к разговору не готовы. Но имейте в виду, если следствие докажет, что и убийство милиционеров дело ваших рук, проведете всю жизнь за решеткой – и внимательно посмотрел на троицу: – Кстати, «Калаши» тоже вам дал он?

Сережа Ракушин вздрогнул и на секунду поднял глаза.

И хоть ребята больше не сказали ни слова, бывший афганец узнал все, что хотел.

* * *

Продавщица Маша со нервным любопытством наблюдала за двумя странными девицами. С любопытством, потому, что одна походила на русскую, но по-русски ни слова не понимала, другая смахивала на грузинку или азербайджанку, но говорила с подругой по-английски. А нервничала продавщица, оттого что обе мерили баснословно дорогие свадебные платья. Маше казалось, что девушки просто дурачатся и покупать ничего не станут. Белый шелк испачкать легко, а за испорченный товар она несла ответственность. Тем временем барышни поменялись нарядом и снова, звонко заливаясь, оглядывали себя в зеркала примерочной. Сделать замечание покупательницам продавщица стеснялась. Те могли оказаться иностранками и затеять скандал. Маша получала пятьсот долларов в месяц и местом дорожила. Наконец, обе облачились обратно в джинсы, в которых и явились в универсам и с платьями на руках, направились к ней. При этом обе что-то быстро тараторили на английском и, по-прежнему, беспрестанно смеялись.

Выложив наряды на прилавок, обе улыбнулись Маше, а южанка сказала:

– Берем.

– Какое?