Книга Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт

«Спасибо, что ты пришла».

Мой коллега, клоун по имени Мориц, вскакивает со своего места и, повинуясь душевному порыву, меня обнимает.

«Можно вообразить себе все что угодно. Фантазия безгранична. Я очень рад наконец видеть тебя среди нас!»

«Большое тебе за это спасибо», — говорят последние из присутствующих — Ева и Мария.

«Барбара, желаешь ли ты пройти расстановку, чтобы понять, как тебе возвращаться в жизнь?»

Расстановку? Неужели я уже созрела для этого? Должна ли я обвинять Хели? Поможет ли мне это излить свой гнев?

Когда же, если не сейчас? — поощряет меня мой ментальный тренер, голос в моей голове.

Будь что будет.

«Да. Я хочу попытаться».

Я выбираю заместителей — для себя и своей семьи. И подходящее для предстоящего место.

Хели и дети у окна. Я — у противоположной стены. Все получается именно так, как мне и представилось однажды, в поезде. Теперь меня все устраивает.

Моей заместительнице даны в поддержку еще двое: «представители» ее души и ее жизненной силы.

Душа всем довольна:

«Я могу свободно перемещаться в любом направлении. Мне это нравится. Но я принадлежу Барбаре. А не умершим».

Ханна расспрашивает и других заместителей о том, как они поживают. Я должна присутствовать и наблюдать.

Вот и хорошо. Если кто-нибудь здесь и будет исходить яростью, то, по крайней мере, не я. Это всего лишь моя заместительница, которая в отличие от меня не ведает страха, она не опасается, что отпугнет своим криком ангелов.

Очередь Фини. Ее заместительница выглядит по-настоящему довольной.

«Мне просто замечательно! Отсюда все так красиво!»

«Я вижу свою маму. Cool! Все, как по телевизору. Только гораздо красивее».

Что это? Во время того, как говорит за Тимо его заместительница, я вижу его озорной взгляд!

Ханна обращается ко мне:

«Так же поступают индейцы. Они представляют себе своих умерших родственников наблюдающими происходящее на Земле сверху. И получающими от этого большое удовольствие».

Надо же! Тимо обожал смотреть телевизор. Любимое его занятие.

Дорогой мой мальчик! Я все сделаю для того, чтобы моя «программа передач» неизменно была для тебя захватывающе интересной!

Заместитель Хели выглядит неуверенно.

«Не знаю что, но что-то здесь не так!»

«Давайте разбираться».

Ханна, прежде чем идти на глубину, желает побеседовать с участниками. Она обращается к моей заместительнице:

«Как ты себя ощущаешь?»

«Можно сказать, замечательно!»

Никаких приступов ярости? Никаких слез? Слава Богу!

«Мне важно, чтобы Хели знал, что я его очень люблю. Он ни в чем не виноват. Я не держу на него зла».

Да. И я полностью разделяю эту позицию».

«Можешь ли ты это принять?»

Ханна становится рядом с заместителем Хели, которого тем временем стала бить дрожь. Его рот искривился. Губы трясутся.

«Нет! Я с этим категорически не согласен! Меня просто бесит, когда все делают вид, как будто я ни в чем не виноват! Разумеется, злого умысла у меня не было. Но в том, что случилось, — МОЯ ВИНА!»

Глаза «Хели» блестят от негодования, он почти кричит:

«Я ПРОЯВИЛ ПРЕСТУПНУЮ БЕСПЕЧНОСТЬ! Поэтому и случилось несчастье. Я не позволю никому снять с меня вину! Моя вина принадлежит мне!»

Глаза «Хели» во время произнесения последней фразы наполнились слезами. И вот он уже горько всхлипывает: «Отдайте мне мою вину. Я ее принимаю».

Он вовсе не единственный, кто ударился в слезы. Носовой платок необходим и моей заместительнице. Она исходит слезами, на что я в данный момент не способна. Я тронута. Ошеломлена. Захвачена.

Хели желает нести свою вину. Как можем мы, маленькие люди, брать на себя право судить о масштабе происходящего? Возможно, Хели проторил дорогу для будущих событий, о которых пока имеют представление только ангелы небесные? Дано ли мне будет когда-нибудь познать некий глубокий смысл, который скрывает трагедия?

Хели, получи свою вину. И неси за нее ответственность. Я признаю тебя в той роли, которую ты взял на себя. Ты — виноват. Ты — тот, на ком срывают ярость. Неблагодарная роль в великой пьесе.

Инсталляция заканчивается на высокой ноте. Моя заместительница возвращает «Хели» его вину в виде бесформенного и тяжелого камня. В завершение мне разрешается встать на ее (то есть на мое) место, чтобы взять за руку свою Жизненную Силу.

Свою Душу, которая беспрестанно порывается меня обнять, я прошу держать дистанцию.

«Хорошо, что ты здесь. Но Жизненная Сила — вот что для меня сейчас самое главное. От нее я получаю гораздо большее удовольствие».

* * *

Сила ярости непредсказуема. Ярость накатывает на нас в самые неудачные моменты. Она настигает нас тогда, когда мы ее не ждем. После чего, не считаясь ни с чем, требует к себе самого пристального внимания.

Я всегда стремилась быть миролюбивым человеком. Тренировала свою способность к ненасильственному общению, стремление понимать и терпеть. Все это мне прекрасно удавалось. Пережив смерть семьи, я была согласна отдать себя в распоряжение любым чувствам, кроме ярости. Что вполне естественно для человека, который категорически ее не приемлет.

Откажете ли вы своему ребенку в шоколадке, если только допустите мысль о том, что завтра он может погибнуть под поездом?

Пока я искала в себе умиротворение и ни за что бы себе не призналась в том, что негодую, что кого-нибудь кляну — будь то Хели, судьба или кто угодно в моем окружении, — я сталкивалась с проявлениями ярости в различных видах и вариантах.

В образе заместителя Хели во время инсталляции.

В поведении родственников Хели.

Со стороны друзей.

Незаметно для себя и я наконец разъярилась. В первую очередь на саму себя. За все недочеты и ошибки, которые я допустила в качестве издерганной матери и несовершенной супруги.

Я выливала свою ярость и на других.

На случайных женщин в супермаркете, которые повышали голос на своих детей, просящих купить им шоколадку из тех, что лежали у кассы. Я была готова выкрикнуть им в лицо:

«Понимаете ли вы, что должны испытывать радость только оттого, что вообще имеете ребенка?! Откажете ли вы своему ребенку в шоколадке, если только допустите мысль о том, что ваш ребенок уже завтра может погибнуть под поездом?»

Перепалки между близкими людьми я просто не могла переносить.

Почему вы не можете — пожалуйста! — просто сказать друг другу, как вы друг друга любите?