Книга Червонное золото - Антонио Форчеллино

Соски Маргариты с неожиданной силой задвигались между его ягодиц, проталкиваясь в отверстие, которое начало открываться, а у Алессандро участилось дыхание, и из горла вырвались короткие хрипы. Это был сигнал, которого дожидалась Маргарита. Она с силой раздвинула ягодицы руками и принялась покусывать и ласкать языком ту часть тела кардинала, которую он всегда полагал недоступной, а теперь открывал, стыдясь, но поделать с собой ничего не мог.

Он почувствовал, чего хочет Маргарита, и приподнялся, открывая ей начало сопряжения яичек в промежности, где кожа была самой нежной и беззащитной. Он неистово забился на простынях, пытаясь пропороть одеяло напрягшимся, потемневшим членом, до боли тер его, но не решался повернуться и завершить экстаз в привычных толчках, без которых он не знал кульминации в любви.

Проведя рукой по лобку Алессандро, Маргарита обнаружила, что он намок от пота и жидкости, каплями сочившейся из раздувшегося, напряженного члена. Поняв, что он не сможет сдержать оргазм, она резко перевернула его и проворно взобралась сверху, пригвоздив его к ложу и не давая двигаться. Он почувствовал, какая сила таится в женских ногах, и затормозил, сдерживая пыл. Когда Маргарита убедилась, что он затих, она сама, крепко держа кардинальский жезл в себе, начала двигаться, сначала медленно, а потом все наращивая темп, так что под конец величавый скипетр выскакивал из нее наполовину и его владелец мог полностью отдаться привычным толчкам.

Теперь она сама была на пороге оргазма и выпустила Алессандро из шенкелей, дав ему волю излить вместе с семенем всю накопившуюся за день тревогу.

У кардинала не хватало духу открыть глаза. Ему не хотелось выходить из состояния экстаза, и, потом, он не отваживался взглянуть на существо, которое только что в буквальном смысле подмяло его под себя.

Алессандро покорился, и это доставило ему невыразимое наслаждение. Это мало соответствовало природе, напротив того, было совсем неестественно, однако разум и тело кардинала освободились от всякой неудовлетворенности. Маргарита должна была поехать с ним в Парму, в ней заключалось его спасение.

VIII

КИСТИ МИКЕЛАНДЖЕЛО

Следующее утро четверо подруг снова провели на кухне с окнами в сад. Элеонора опять отослала поваров и прислугу, заявив, что приготовит завтрак сама. Первой явилась Виттория. Она встала перед рассветом, чтобы прочесть молитвы перед нарисованным Микеланджело распятием, которое она всегда держала рядом с постелью. На первый взгляд изображение выглядело вполне традиционно: Мадонна и святой Иоанн по обе стороны креста, на небе два печальных ангела оплакивают корчащегося на кресте еще живого Христа, прекрасного, как Аполлон. Поднятыми к небу глазами Он словно вопрошает, за что Ему уготована такая мука. Виттория всегда плакала, глядя на это распятие.

По обыкновению, она была одета в черное, волосы забраны под белый чепец, оттенявший бледное лицо.

— Виттория, а ты не слишком усердствуешь в молитвах? Ты неважно выглядишь. Может быть, чтобы добиться утонченной духовности, надо больше заботиться о здоровье?

— Не молитвы изматывают меня, а отвращение к этому миру, которое день ото дня все сильнее.

— Ну, это еще не причина, чтобы вставать ни свет ни заря, не притрагиваться к еде, а ночь напролет читать и писать при свечах. Можно подумать, на твоих плечах беды всего человечества.

Виттория улыбнулась. Элеонора явно не разделяла ее пыла.

— Но когда я приехала в Урбино, ты сама молилась по ночам и каждый час днем. Что же ты мне теперь выговариваешь? Ты сама просила меня добыть тебе копию рисунка Микеланджело, на котором изображен Христос, чтобы лучше сосредоточиваться на молитве.

— Но моему здоровью это не вредит. И потом, я вожусь на кухне, бывает, что и в саду молюсь, и не выгляжу больной.

— Это возраст, Элеонора, а не вера. Вера продлевает жизнь.

И в знак того, что этот бесполезный разговор окончен, она провела по щеке Элеоноры холодными, высохшими пальцами и сменила тему:

— Как ты хочешь провести день, который нам остался в Риме?

От такого вопроса и от ласки Элеонора вспыхнула.

— Микеланджело. Прошу тебя, давай зайдем к Микеланджело. Я хочу посмотреть, как он работает, и поговорить с ним. Я бы хотела поблагодарить его за рисунок, что он мне послал, и за все, что он для нас делает. Он единственный, с кем мне бы хотелось повидаться в Риме, прежде чем уеду в Орвьето.

Виттория не удивилась: она знала, что Элеонора унаследовала огромную любовь к искусству от матери, Изабеллы д’Эсте, которая собрала у себя лучшую в Северной Италии коллекцию картин.

— Вот ведь как странно: я только сегодня хотела предложить вам к нему отправиться. Он вот-вот закончит роспись капеллы Папы Павла.

— А он нас пустит?

— Я его уже предупредила, и он ответил, что будет счастлив познакомиться с вами и «увидеть ярчайшие из светочей, которые Христос дал Италии, чтобы явить силу истинной веры». Он так и сказал. Он и Джулию хочет видеть. Ему о ней столько рассказывал Себастьяно дель Пьомбо[23], который рисовал ее портрет, что ему самому теперь хочется взглянуть на воплощение красоты и веры. Он всегда был уверен, что красота — зеркало Бога.

— Вот здорово!

Элеонора захлопала в ладоши и поспешила разлить по тарелкам ячменный суп и нарезать хлеб, вытащив его из массивного ларя.

Вошли Джулия и Рената, одетые в светлые платья, под стать осеннему солнышку, блестевшему на садовой листве.

— Вы слышали? Мы едем в гости к Микеланджело. Правда, чудесно?

Рената улыбнулась, убирая под золоченую сетку свою «медузину гриву»:

— Мы, словно девицы на выданье, собираемся в гости к единственному в Риме мужчине, который никогда не интересовался женщинами.

Подруги загалдели в знак протеста.

— Да я пошутила, мне самой очень хочется его увидеть, не меньше, чем вам.

Немного погодя карета Виттории въезжала в просторный двор Ватиканского дворца через ворота Санта-Анна. Швейцарские алебардщики в парадной форме, чья казарма примыкала к воротам, провожали ее взглядами.

Карета проехала во второй двор и оказалась среди величавых арок, возведенных по проекту Браманте[24]. Южная часть коридора, соединяющая дворцы Ватикана с Бельведером, была уже закончена, и теперь можно было наслаждаться видом огромного сооружения из арок и пилястр, поднимавшегося на холм. Посередине коридор расходился, превращаясь в просторный амфитеатр, где проходили военные турниры и веселые театральные представления.