Книга Абориген - Андрей Лазарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гидрология нашей планеты очень сложная…
Иногда мне кажется, что голова моя – особенно когда она болит – вот-вот лопнет от ненужных сведений. А иногда – просто хочется выть…
За стеной был неширокий двор, справа от проёма – маленький круглый бассейн из такого же камня, слева – поленница, дальше какой-то навес, кухня, наверное… дорожку к дому когда-то вымостили булыжниками; между ними проросла трава… Сам дом, бревенчатый, чёрный от времени и дождя, смотрел на меня двумя пустыми окнами – и третьим глазом слухового чердачного окна. Дверь была приоткрыта…
Оставалось шага три до крыльца, когда в спину мне упёрлось что-то немыслимо острое, и сорванный голос произнёс:
– Руки за голову. На колени. Теперь – мордой вниз…
Прикосновение раскалённого лба к мокрому холодному булыжнику оказалось невыносимым. Невыносимо-пронзительным. Мир вспыхнул и погас.
Я заволокла его под тент, там было сравнительно сухо, перевернула на спину. Зажгла фитильную лампу. Лицо поначалу показалось мне смутно знакомым, но, как я ни напрягала память, вспомнить, где его видела, не могла – и в конце концов решила, что это и не важно. Север всё время говорит, что на самом деле мы никогда ничего не забываем и в нужный момент вспоминаем всё, что нужно; а если не вспомнили, то либо не хотели, либо… либо что-то ещё.
Мы ведь не всегда себя до конца понимаем, правда?
Мне, например, сейчас просто хотелось всё забыть. Вообще всё. Утром взять и проснуться без памяти.
На всякий случай я связала пленнику руки – не за спиной, а впереди. Вряд ли он был бы опасен для меня и со свободными руками, но не хотелось вводить бедолагу в соблазн.
Потом я пошла к «Махмади». В грузовом ящике я всегда хранила НЗ – то, что положено было иметь в обязательном порядке плюс довольно много сверх положенного. В частности, две литровые фляги хорошего выдержанного рома. Ещё там было немного консервов, крупы, несколько ножей, сигнальные ракеты, топор и пила – в общем, то, что может понадобиться, если застрянешь вдруг на необитаемом острове. В таиге это не спасёт, но зато там нет и заботы об еде и питье…
Островов, если честно, я всегда опасалась больше. Хотя и к выживанию на островах Север готовил меня отменно.
Ладно, признаваться – так признаваться: я боялась драконов. Не рационально, не так, как положено не то чтобы бояться, но разумно опасаться этих тварей, – нет, просто я знала, что при встрече с драконом могу не выдержать и потерять над собой контроль.
И, может быть, даже убить его.
Пленник среагировал уже на запах рома: я видела, как его глаза дрогнули и задвигались под веками. А после пары глотков он даже попытался сесть.
Я помогла ему, подсунула под спину чурбак, села напротив, держа заряженный арбалет в руке. И – сама отхлебнула из фляжки.
Хороший, однако, ром, двадцать четыре года выдержки…
Мне вдруг подумалось, что цена этой фляжки вполне сравнима с ценой остального моего имущества. Это было почти смешно.
– Легче? – спросила я.
Он кивнул.
– Ты кто? И откуда взялся на мою голову?
– Люсь… – он закашлялся. – Люсьен. Ак-кам. Меня зовут Люсьен Ак-кам. Это… скала Чудная?
Оп-па! Так вот почему мне показалось знакомым лицо!..
– Сын нашего драконщика?
– Почему вашего? Он был свой собственный драконщик.
– Последний год он работал на нас. Вернее, на отца.
Тут он заметил, что руки у него связаны.
– О, духи. А это ещё зачем?
– Мешает?
– Ну, если тебе так спокойнее… Ты – дочка Снегиря?
– Да, я – дочка Снегиря. И сама – Снегирь. И это действительно скала Чудная. Ты что, меня искал?
– Нет… – он снова закашлялся. Я ждала. – Я и не знал, что ты здесь. Мне нужна была именно эта скала.
– Зачем?
– Ну… Я её… как бы это сказать… покупаю.
– А-а, – сказала я. – И на хрена она тебе? Тут ничего нет. Драконы улетели…
– Я знаю, – сказал он. – Дело в том… В общем, я ищу своего отца. По всей вероятности, он пропал на Котуре. А скалу я покупаю в придачу – ну, как бы для отвода глаз…
– А ничего, если я тут пока поживу? – спросила я.
– У тебя аспирин есть? – спросил он. – Дашь аспирину – и живи, сколько хочешь.
– У меня есть аспирин, – я встала. – Только…
– Что?
– Ничего, – и повернулась, чтобы идти.
– На Котуре меня хотели убить, – бросил он мне в спину. Я не остановилась. Ничего нового он мне не сказал.
Когда я ввалился в «Зелёного дракона», там стоял нездоровый гам. Как-то сразу стало понятно, что пирога с улитками мне сегодня не съесть. И действительно, увидев меня, бармен знаком показал, что ему необходимо со мной поговорить, я зашёл в тупичок возле стойки, он тут же возник рядом и очень коротко и чётко объяснил мне, что тут произошло пять минут назад. Я поблагодарил его и бросился искать Гагарина.
Если бы этот оболтус держал свой вертолёт на стоянке, как подобает солидному человеку, я бы успел его перехватить – и тогда не вся история близкого мне человечества, но очень многое пошло бы по-другому. Но вертолёт стоял, как потом выяснилось, во дворе дома, где Гагарин снимал спальный чулан…
В общем, я увидел только, как жёлтое поджарое брюшко его «КМК» с цифрой «6» проскользнуло наискось над улицей – и скрылось из виду.
Если бы я держал Собаку на стоянке, я бы нашёл Гагарина в небе и догнал. Но, улетая с туристами, я не придумал ничего лучше, чем сдать её на хранение в почтовый ангар – это было хоть какой-то гарантией, что в машину не заберутся с нехорошими целями. Учитывая, что под сиденьем спрятан «подарочек» от Денисова…
Но взять её я смогу не раньше утра.
О, духи!..
Оставалось надеяться на одно: что всё обойдётся.
Я стоял посреди улицы и бил себя кулаком в открытую ладонь (чтобы не бить по лбу, наверное), когда услышал за спиной неуверенное:
– Север?
Я оглянулся. Ко мне торопилась, чуть припрыгивая, Маша Прилепская, давняя моя коллега по «Гуманитариуму», ныне закрытому за ненадобностью учебному заведению в Ньёрдбурге; это было моё первое стабильное место работы после войны и дальнейших приключений тела. Маша вела историю Конфедерации. Тогда ей было лет двадцать пять…
– Марья!.. – мне захотелось её обнять. Почему-то. У нас с ней не было никаких отношений, разве что непринуждённость. С нею рядом было легко. – Неужели ты?
– О! Узнал! Меня ещё можно узнать?
