Книга Ведьма войны - Андрей Посняков

– Я выстою! – стиснул зубы священник.

– Хочу это увидеть… – Ирийхасава-нэ стянула с него рясу, швырнула в сторону, приблизилась так, что тела соприкоснулись. Теплые мягкие пальцы девушки побежали по бокам мужского тела, и вместе с ними священника окатило обжигающей волной вожделения. Столь сильного, что оно причиняло боль, просачиваясь в каждую пору его тела и превращаясь там в маленький вулкан, затапливая его разум. – Это просто искус, священник. Это испытание. Твой бог прошел через него. Достоин ли ты его имени и своего креста?

– Я выдержу… – Отец Амвросий зажмурился. – Иже иси… Да святится…

Но пламя уже бушевало в его разуме, выжигая молитвы из памяти, плоть же стремилась вперед, отказываясь подчиняться сознанию, тело вздрагивало в конвульсиях, и если священник стоял, то только потому, что провалился в небольшую выемку между состыкованными в торец бревнами.

– Значит, ты отказался нести свет истины в заблудшие души, отче? – усмехнулась гостья, хорошо ощущавшая состояние жертвы. – Спасет ли тебя эта измена?

Ее пальцы опустились на плоть священника, заиграли на ней – и последняя плотина рухнула, терпение обратилось во взрыв, смирение в ненависть… Мужчина ринулся вперед, сбив несчастную с ног, раздавил ее собой, обрушив на свою жертву все те муки, что только что испытал, и, полностью утратив разум, – вбивал и вбивал в женщину это чувство. Вбивал, насколько хватало сил, взрывался, таял в слабости – но едва возвращались силы, как снова вцеплялся в обнаженную гостью, пока окончательно не ослабел и не провалился в полубессознательную дрему.

– Да, отче, ты силен, – услышал он слова поднявшейся с пола Ирийхасава-нэ. – Ты хорош… Иногда не знаю, чего мне хочется от тебя больше: твоей мудрости или твоей страсти. Невероятно! Всю ночь, до утра… Как волчатник пойманную ящерку… Надеюсь, твой бог так и оставит тебя бессильным смертным и ты никогда не сможешь устоять перед своими искусами.

Девушка пошла к двери. Через полуопущенные веки она казалась уже не такой фигуристой, а ее бобровая кухлянка нежданно обратилась в грубую тунику из шкуры товлынга.

– Мы еще встретимся, отче. Молись тут и дальше, а я стану тебя часто-часто навещать.

Створка открылась, закрылась. Отец Амвросий остался в тишине и одиночестве.

И позоре.

Он не смог устоять перед искушением! Отшельничество не принесло добродетели тому, кто клялся посвятить себя миссионерству. Жалкая похоть сломала отца Амвросия в считаные минуты.

И тут в памяти священника всплыла казацкая просьба, о которой сказывал накануне Афоня. Ватажники просили благословения, намереваясь отправиться в новый поход к язычникам.

Уже через мгновение отец Амвросий стоял на ногах, торопливо одеваясь, а через минуту – мчался по волнам к острогу, гребя со всех сил.

– Кто тут собрался на берег, под солнце колдовское?! – громко вопросил священник, ворвавшись в острог. – Я иду с вами, дабы нести слово господа нашего в дикие заблудшие умы!

Сказал – как отрезал! Таким тоном, что возразить отцу Амвросию ни один из собирающих припасы ватажников и думать не посмел.

Да, пожалуй, и не собирался. Священник в ватаге всегда на пользу. Умирающего причастит, за живых помолится, а в трудный час – еще и лишним мечом в сече станет. Чему же тут можно возражать?

Глава 4

Зима 1584 г. П-ов Ямал

Тотемники

Выбранный юной чародейкой путь начался прямо напротив острога, от северного берега реки.

То есть, конечно, командовал Матвей Серьга. Девушка же лишь махнула рукой, тихонько шепнув мужу:

– Вдоль кустов двинемся, пока не кончатся, – и тут же отступила в задние ряды небольшой казацкой ватаги, дабы не мозолить воинам глаза.

– За мной, православные! – громогласно объявил сотник и, взявшись за передние концы своей волокуши, тронулся по галечному пляжу вдоль моря, от высадивших казаков стругов к краю серого северного неба.

Воин Матвей, известно, был крепким, шел быстро и решительно. Таковыми же были и Силантий, и Ганс Штраубе, и Евлампий… Отец Амвросий шагал налегке… А вот Кудеяр Ручеек очень быстро стал отставать. Концы его волокуши зарывались в камушки, и он постоянно петлял, вытягивая то одну, то другую жердину. Путь змейкой получался чуть не вдвое длиннее прямого – и поди, угонись за остальными!

Митаюки, из ноши имевшая лишь заплечный мешок, поначалу пошла было со всеми, но потом пожалела мальчишку, вернулась и взялась за одну из слег:

– Давай, навались!

Двойного худосочного тягла оказалось достаточно – волокуша пошла прямо, хотя и не быстро. По счастью, путь на север уводил ватагу все дальше от колдовского солнца, и вскоре землю стало заметно подмораживать, и после обеда она затвердела так, что концы жердин больше не проваливались и шустро скользили по поверхности.

– Ты мешок свой сверху кинь, чего мучаешься? – предложил Ручеек.

Митаюки послушалась, и тащить сразу стало легче. С плеч груз пропал, а волокуше оказалось все равно, заметно не отяжелела.

По морозцу они пошли сильно быстрее, однако остальную ватагу все равно нагнали только поздно ночью, когда казаки уже остановились и успели собрать из слег чум. Огня не разводили – поели копченой рыбы да водой из ручья запили, разбив тонкий еще здесь ледок. В чуме же такой толпой тоже быстро надышали, и спать было терпимо.

К середине второго дня мороз заметно окреп, и ивовые заросли на востоке стали быстро чахнуть. Матвей, однако, продолжал идти вдоль берега, пока путники не выдохлись, и только на привале объявил:

– Завтра от моря поворачиваем! Теперь там уж точно никаких лесов не будет! На ночь робы из шкур товлынга одевайте. Без них теперь и околеть недолго.

Казак оказался прав. Ночью, без движения, даже в чуме и во всей одежде было жутко холодно. Кабы не теплые новенькие малицы – точно без обморожений бы не обошлось. А так – люди просто замерзли. Правда, у них имелось надежное средство для согрева: собрать волокуши, взяться за концы и шагать на восток, пока не вспотеешь…

Дни начинались, когда ватажники уже были в пути, заканчивались, когда казаки еще не успели остановиться. По счастью, в небесах то и дело развевались цветные сполохи северного сияния, давая достаточно света, чтобы не заблудиться в белой снежной пустоте.

С погодой людям повезло. Мороз сковал все лужи и болота, снега же пока нападало всего по колено. Так что и волокуши никуда не проваливались, и ноги в сугробах не вязли. Иди да иди. Даже жалко порою становилось останавливаться. Так ходко путешествовать получилось, что вместо волнистого снежного простора простор ровный открылся перед казаками не через шесть дней пути, а всего через четыре. Матвей поначалу изменения даже не заметил, отмахав по льду с полверсты, пока Силантий, несколько раз топнув ногой, вдруг не крикнул:

– Да вы гляньте православные, что под нами! Да это же море!