Книга Усадьба сумасшедших - Владимир Лорченков

Я ухожу из ЦИКа под утро. Мне не удалось узнать ничего о будущем страны, потому что страница со словами на букву “М” из “Книги судеб” вырвана. Наверняка дело рук шаловливого Одина. На улице неожиданно тепло, и я расстегиваю пуговицы пальто. Где же спрятана эта страница?

Часть четвертая

Глава четырнадцатая

Первая подсказка, полученная мной в расследовании «Дела о будущем Молдовы» заключалась в словах, — «Брындушиле Сперанцей», — начертанных на моем зеркале в ванной. Что‑то вроде утреннего червончика под подушкой от добрых эльфов. Очевидно, отныне все новости и подсказки я буду получать таким вот неоригинальным, судя по библейским источникам, способом. Текел, мене, перес. Крэкс – пэкс – фэкс – по древневавилонски.

Быстренько побрившись новым станком треугольной формы, — если верить рекламе, прибор этот концептуально по–новому раздражает вашу кожу, — я возвращаюсь в комнату и бросаю руны. Они дали следующее толкование словосочетанию «Брындушиле Сперанцей». Это – благотворительный фонд, созданный женой первого президента Молдавии специально для того, чтобы вымогать деньги у предпринимателей н а поддержание юных дарований. Учитывая, что заработок дается предпринимателям не совсем законным путем – «Брындушиле Сперанцей» не так уж и плох. Как наиболее мягкая форма рэкета. К тому же, она дает возможность жертве почувствовать себя меценатом. Итак, я отправился на поиски штаб–квартиры этой милой организации, под предлогом того, что получил задание написать о ней и ее руководстве статью. Ну не бить же мне их, в самом деле, по пяткам, с требованием отдать листок «Книги Судеб», о котором они, может быть, и не слышали.

Я попадаю на репетицию бала. Через два дня в Театре оперы и Балета соберется местный бомонд, чтобы полюбоваться вальсом в исполнении подопечных Фонда.

Маленькие засранцы из детских домов, прошедшие, без сомнения, троекратную санитарную обработку хлором как снаружи, так и внутри, танцуют в огромном зале. Вернее – пытаются не упасть, смешно ковыляя по скользкому паркету на высоченных каблуках лакированных туфель. В рядах малолетних жертв свирепствуют надзи… простите, хореографы. Чуть поодаль, сложив ручки на дряблых животах, стоят верные подруги наших политических проститутов. Они наслаждаются, о боже, как они наслаждаются!

Я тоже рад от всей души. По крайней мере, этих, маленьких, не надо будет обучать азам классовой ненависти, их уже учат. Вот забавно будет, когда они вырастут и повезут патронессу фонда «Брындушиле Сперанцей» на гильотину в тележке. Еще забавнее – меня тоже повезут. Но я не люблю тележки, мне больше по душе велосипеды.

После короткого обмена учтивостями и предъявления редакционного удостоверения, я остаюсь в зале на законных правах – наблюдать за дальнейшими истязаниями маленьких танцоров. Патронессы фонда шепотом комментируют происходящее.

Бедные малютки, а ведь могли бы пропасть. Сгинуть в детских домах. Отвратительных домах, с психопатами – преподавателями (разве нормальный человек работает за семь долларов в месяц?). В таких мерзких домах, кишащих крысами, — правда ужасно, там невозмо–о-жно жить…

О да, леди, думаю я, да, и во многом благодаря вашим мужьям.

Вон тот, да, третий во втором правом ряду, какой миленький – правда, а мне говорили, что у него родителей‑то никогда не было, ну, вы понимаете, что родители были, но мать в первый день сдала его в детдом, и вот так он там с младенчества…

Фигня, тетки, я полагаю, что в жизни всякое бывает. Мальчишка прорвется, если будет таким же беспринципным животным и пакостной гнидой, как и все мы. Главное – не сбивайте его с толку ах–добр отой, ах–смирением и ах–любовью к ближнему, которые вам абсолютно не присущи. Скажите ему – будь таким, как мы, и вонзите когти в его лицо. Так он, по крайней мере, сразу узнает, чего ожидать от жизни.

— О, да, вы абсолютно правы. Абсолютно. Какой же тяжкий крест взвалили вы на себя…

Я все отдам, чтобы этот крест пригвоздил их к паркету, на котором скользят и падают маленькие нечестивые страдальцы. Раз в этой жизни их так мучают, стало быть, в прошлой они согрешили. Так сказал бы индийский бобер. По мнению христианского, достаточно с них того, что родились – это уже повод и тяжкий грех. Можно ли мне сжечь себе пальцы только за то, что я родился, господи?

Или отрезать, и, предварительно упаковав в подарочную бумагу, отправить по почте в фонд «Брындушиле Сперанцей»? Мои пальчики разыграют в лоты между лучшими учениками детских домов Молдавии. Мы ради любой помощи – ведь так они сказали. Еще бы – самое лучшее украдут, а что похуже, передадут деткам. Может быть лист из «Книги Судеб», на котором описано будущее страны, находится в чреве одного из малышей, и именно это боги имели в виду? Тяжелая ситуация.

Мы проходим в кабинет попечительского совета фонда и мне предлагают чай. Я любезно прошу не класть туда сахару. Они игнорируют мою просьбу. Склеротички хотят сделать меня потенциальным диабетиком. Они дают мне интервью, и я не понимаю, зачем очутился здесь. Хотя нет, кажется вспомнил, подсказка богов… Увы, я ничего не понял и не нашел.

В российской электронной газете выходит моя заметка с заголовком – «Премьер – министр Молдавии повысил пенсии на 0, 03 цента». Ее, с удовольствием, по–видимому, перепечатывают в своем издании молдавские комсомольцы. Они исковеркали мою фамилию. Ничего – я исковеркал фамилию министра внутренних дел. Я частенько коверкаю фамилии, и полагаю, что их владельцы давно уже меня возненавидели.

Шавки огрызаются. Начаты бои местного значения – сразу в трех газетах публикуются бездарные, полные иронических потуг (как ночной горшок – испражнений), материалы о том, что «некий корреспондент, фамилию его опустим…». Это бессознательное наслаждение двусмысленностью глагола «опустим», пострадавшего в результате наступления жаргона на русский язык, раздражает меня.

Я, в свою очередь отписываюсь чередой оскорбительных заметок, общий смысл которых сводится к одному утверждению. Как бы ни тужили коллеги те органы своего тела, в коих заключены их умственные способности, в российских электронных газетах публикуются не их заметки, а мои. Хотя чем тут гордиться?..

Владельцы кинотеатра «Патрия» дарят мне, как представителю «наиболее уважаемой ими газеты», фотоаппарат. Пресс–секретарь «Патрии» – смуглый молодой человек в коричневом пиджаке, напяленном на синий свитер, предлагает мне написать сценарий для Голливуда. Давненько мне не писал Коппола. Тем не менее, я соглашаюсь, и через два дня приношу ему (пресс–секретарю, не Копполе) отвратительный текст про маньяков. У меня есть оправдание – идея сюжета принадлежит не мне.

В сценарии маньяк убивает женщин и спиртует их в огромных стеклянных банках. Мотивы у психа неубедительные. Он, наверняка, зол на меня за это. На третьей странице маньяк влюбляется в девушку – полицейскую. Что поразительно – текст принят, одобрен и прочая. Естественно, не Копполой. Если бы у меня была муза, я бы сдавал ее в аренду. Но у меня нет музы – я гениален вдвойне. Не будь у меня самого себя, я переплюнул бы всех, и стал гениален втройне.