Книга Маленькие трагедии большой истории - Елена Съянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Просит пристрелить кого-то, – доложил он.
Лей посмотрел в окно машины.
На обочине, метрах в двадцати от края воронки, прыгали и визжали две девочки, а около них лежал на боку мальчик лет тринадцати рядом с кучкой чего-то красно-синего. Лей присмотрелся: у ребенка осколком был разворочен живот. Девочки тоже были в крови: их белые одинаковые переднички оказались по-разному раскрашены красным. «Ради Бога, господин офицер, ради Бога!» – кричала мать, стуча в окно машины. Увидев вышедшего Лея, она кинулась к нему, уже без слов указывая в сторону детей.
Мальчик был еще жив. Он только издали выглядел ребенком: вблизи у него было лица старика. Вероятно, он лежал так уже два или три часа, и столько же мать и сестры сходили возле него с ума. Все понимали, что это агония, которая страшно затянулась.
– Уберите их! – велел адъютантам Лей.
Один адъютант поднял и унес девочек. Другой, обхватив правой рукой голову женщины, повернул к себе ее лицо. Лей, опустившись на колени, быстро вложил в полуоткрытый рот ребенка капсулу и ладонями сжал челюсти. И почти сразу ощутил на своей руке долгий выдох облегчения. Он снял куртку, завернул в нее тело и отнес к машине.
– Садитесь на заднее сиденье с детьми, – сказал он женщине. – Я поеду в другой машине и повезу вашего мальчика.
Через час езды их догнали мотоциклисты из связного подразделения 12-й армии и предупредили, что впереди, в миле отсюда, к шоссе вышли русские танки. Они пока стоят, но путь к Рехлину по шоссе перерезан. Аэродром был уже близко; вокруг него дивизия СС намертво держала оборону.
Колонна беженцев продолжала двигаться. Русские танки встали не на самом автобане, а растянулись цепью по полю, перекрыв кратчайший путь на Рехлин между двух рощ. На самом шоссе стояли русские посты, пропуская детей, женщин, стариков. Было ясно, что двухметровых красавцев-адъютантов Лея они едва ли не заметят, как и самого рейхсляйтера.
– Делаем так: возвращайтесь в штаб, оттуда самолетом в Бергхоф, – приказал Лей. – Я один доберусь до Рехлина. Молчать оба! – рявкнул он на побледневших адъютантов. – Быстро в мою машину!
Он перенес тело мальчика в автомобиль, где сидела мать с дочерьми, и, едва не сбив бросившихся наперерез адъютантов, дал газ и направил машину через поле, прямо на цепь русских тридцатьчетверок.
Танкисты с удивлением смотрели на эту мчащуюся к ним по полю машину, ничего не предпринимая. И только, когда «мерседес» остановился метрах в двадцати, с брони спрыгнули двое танкистов с автоматами наперевес.
В «мерседесе» отворилась дверца, как бы приглашая заглянуть внутрь.
Русский майор заметил через боковое стекло только одно женское лицо и подошел ближе. Он увидел эту женщину с остановившимся взглядом, судорожно прижимавшую к себе двух перемазанных кровью девчушек, мужчину за рулем, а рядом укрытого курткой мертвого мальчика с побуревшими от крови голыми ногами в спортивных ботинках. Мужчина медленно повернул голову и посмотрел на русского. Это был странный взгляд – смесь усталости и любопытства.
Майор захлопнул дверцу и махнул своим рукой. Он подумал, что на аэродроме, конечно, есть какая-нибудь медчасть, а эти маленькие девочки в машине, похоже, ранены…
«Говорит Ганс Фриче! Говорит Ганс Фриче!» – с этих слов начинались передачи германского радио в течение последних четырех лет Третьего рейха. Шестнадцать миллионов радиоприемников ловили этот знакомый голос с неизменным восхищением и неослабевающими надеждами.
«Если Фриче у микрофона, значит, все пока идет, как должно идти», – говорили себе владельцы этих приемников.
Суть обвинения Фриче в Нюрнберге состояла в том, что он «добивался яростной поддержки режима и таким образом парализовывал способность населения к самостоятельному суждению». По сути его обвинили в «инъекциях лжи», парализующих мыслительную волю нации.
«Проклятые журналюги, что делают – своими пропагандистскими инъекциями парализуют нашу способность самостоятельно мыслить! Бедные мы, невинные жертвы этих акул пера и эфира!» – а так после краха Третьего рейха рассуждали владельцы тех шестнадцати миллионов радиоприемников.
Как будто Фриче сам входил в их дома и сам поворачивал ручки настройки!
Нет, не поворачивал и инъекции делал только тем, кто сам подставлял ему свои… уши. Поэтому по закону оказался и невиновен. Потому так хочется обвинить его вдвойне!
Немецкий обыватель, осуждая Фриче, оправдывал себя. Но проходя испытание за испытанием и становясь немецким гражданином, он медленно, нехотя, с трудом перекладывал вину бывшего кумира на собственные плечи.
Что же это был за человек – Ганс Фриче, главный радиожурналист Третьего рейха? Что было в его голове, когда он своим твердо поставленным голосом не столько зачитывал приказы, сколько декламировал волю Гитлера, которая в них заключалась? Не столько информировал, сколько воспевал мудрость и дальновидность нацистского вождя.
Во время судебных слушаний, посещая камеры арестованных, американский психолог Гилберт как-то спросил Фриче, неужели же он не видел, не понимал того, что видел и понимал весь мир?! «Всем была очевидна эта тактика Гитлера сначала заключать договор, а потом денонсировать его, захватывая одно за другим малые государства Европы до тех пор, пока он уже не окреп настолько, чтобы напасть на государства покрупнее», – сказал Гилберт.
«Теперь я это понимаю, – ответил Фриче, – но тогда не понимал, не мог понимать».
Может быть, вместе со всей нацией Ганс Фриче, слушая Ганса Фриче, парализовал и собственную волю к самостоятельному мышлению?
После вынесения официального оправдательного приговора Фриче просил тюремного психолога Гилберта достать ему револьвер, чтобы совершить над собой приговор неофициальный. Приговор совести?
Незадолго до смерти, в 1953 году, Фриче сам честно ответил на все подобные вопросы.
«Свою совесть, – писал он, – я променял на лучшее – профессионализм. И я достиг в нем высот, в смысле результата, с которых хотел и теперь хочу шагнуть прямо туда, где меня уже не достанут».
Кто «не достанет»? Кого он имел в виду? Не собратьев ли по профессии? Ведь в смысле результатов, то есть – силе влияния на общество, Ганс Фриче действительно достиг беспрецедентных «высот»!
Когда думаешь о Фриче, становится обидно за профессию радиожурналиста. Она ведь прекрасна!
P. S. Позже Фриче все-таки отсидел три года за разжигание антисемитизма и передачу заведомо ложной информации.
Жил такой человек по имени Александр Львович. К началу двадцатого века успел окончить университет, стать видным партийцем, попасть на крючок у полиции, побегать от нее «по европам», познакомиться с Лениным и Троцким. В 1905 году бурно участвовал в событиях, вместе с Троцким руководил Исполкомом Совета рабочих депутатов. Был выслан в Туруханск, бежал… В общем, все складывалось в его судьбе обычным образом для человека, признавшегося в любви Революции.
