Книга Спасти Россию. Как нам выйти из кризиса - Сергей Кара-Мурза

Исследователи отмечали, что рост патологических социальных явлений обуславливается не только экономическими, но и культурными факторами, в частности, воздействием СМИ. Так, с начала перестройки они целенаправленно развращали молодежь. Социологи из МВД пишут: «Отдельные авторы взахлеб, с определенной долей зависти и даже восхищения, взяв за объект своих сочинений наиболее элитарную часть – валютных проституток, живописали их доходы, наряды, косметику и парфюмерию, украшения и драгоценности, квартиры и автомобили и проч., а также места их "работы", каковыми являются перворазрядные отели, рестораны и бары. Эти публикации вкупе с известными художественными и документальными фильмами создали красочный образ "гетер любви" и сделали им яркую рекламу, оставив в тени трагичный исход жизни героинь.

Массированный натиск подобной рекламы не мог остаться без последствий. Самое печальное, что она непосредственным образом воздействовала на несовершеннолетних девочек и молодых женщин. Примечатель ны результаты опросов школьниц в Ленинграде и Риге в 1988 г., согласно которым профессия валютной проститутки попала в десятку наиболее престижных, точнее – доходных профессий».

#Телевидение крутило игровые шоу типа «Слабое звено», «За стеклом», «Последний герой». Их идейный стержень — утверждение социал-дарвинизма как закона жизни в России. Неспособные уничтожаются, а приспособленные выживают в «естественном отборе». Умри ты сегодня, а я завтра! Социологи писали: «Акцент делается на возможностях победы над противником через подкуп, сговор, активизацию темных, находящихся в глубине души инстинктов. Практически во всех программах прослеживается идея, что для обладания материальным выигрышем — т. е. деньгами, хороши любые средства. Таким образом, программы ориентируют зрителя на определенный вариант жизни, стиль и способ выживания».

Но ведь превращение телевидения в генератор аномии — культурная политика государства!

Культурной диверсией стала и вестернизация потребностей, которая производит аномию буквально «по Мертону». Сначала молодежь, а потом и основную массу граждан втянули в «революцию притязаний», добились сдвига к принятию стереотипов западного общества потребления. Чтобы получить шанс на обладание вещами «как на Западе», надо было сломать многие нравственные и правовые ограничения. Это, по оценке Р. Мертона, и есть главный механизм аномии в рыночном обществе.

Способов углубить аномию и стравить расколотые части общества много. К ним, например, относится профанация праздников, которые вошли в жизнь подавляющего большинства общества и давно уже стали национальными. В России ведется настоящий штурм символического смысла праздников, которые были приняты и устоялись в массовом сознании советских людей. Кто-то придумал праздновать 7 ноября «годовщину военного парада 7 ноября 1941 года». Парад в честь годовщины парада! А в честь чего был тот парад, говорить нельзя. Такие вещи даром не проходят, они генерируют аномию.

Уход государства от выполнения сплачивающей функции и ценностный конфликт с большинством населения разрывают узы «горизонтального товарищества» и углубляют аномию. Это — фундаментальная угроза для России.

Особой общностью, которой была нанесена и продолжает наноситься глубокая культурная травма, является «советский человек». Численность этой группы определить трудно, но она составляет большинство населения, независимо от идеологических (даже антисоветских) установок отдельных ее частей. Скорее всего, со временем эта численность сократится из-за выбытия старших возрастов, хотя этот тезис дискуссионный — судя по ряду признаков, «либеральная» молодежь, взрослея и создавая семьи, вновь осваивает «советские ценности».

С 1989 года ВЦИОМ под руководством Ю.А. Левады вел наблюдение за тем, как изменялся в ходе реформы советский человек. В заключительной четвертой лекции об этом исследовании, 15 апреля 2004 года, Ю.А. Левада говорит: «Работа, которую мы начали делать 15 лет назад, — проект под названием “Человек советский” — последовательность эмпирических опросных исследований, повторяя примерно один и тот же набор вопросов раз в пять лет… Было у нас предположение, что мы, как страна, как общество, вступаем в совершенно новую реальность, и человек у нас становится иным… Оказалось, что это наивно… Мы начали думать, что, собственно, человек, которого мы условно обозвали “советским”, никуда от нас не делся… И люди нам, кстати, отвечали и сейчас отвечают, что они то ли постоянно, то ли иногда, чувствуют себя людьми советскими. И рамки мышления, желаний, интересов почти не выходят за те рамки, которые были даже не в конце, а где-нибудь в середине последней советской фазы. У нас сейчас половина людей говорит, что лучше было бы ничего не трогать, не приходил бы никакой злодей Горбачев, и жили бы, и жили».

Итак, «советский человек никуда от нас не делся». Он просто «ушел в катакомбы». Там он подвергается жесткой идеологической обработке, часто с примесью культурного садизма. Любой тип, выходящий на трибуну или к телекамере с антисоветским сообщением, получает какой-то бонус. Антисоветская риторика узаконена как желательная, что и обеспечивает непрерывность «молекулярной агрессии» в массовое сознание населения.

В антисоветском мышлении уже с 60-х годов XX века стало созревать отношение к трудящимся как «иждивенцам и паразитам» — чудовищный выверт элитарного сознания. Возникла идея «наказать паразитов» безработицей, а значит, голодом и страхом. Но открыто об этом стали говорить во время перестройки. Близкий к Горбачеву экономист Н.П. Шмелев писал: «Не будем закрывать глаза и на экономический вред от нашей паразитической уверенности в гарантированной работе. То, что разболтанностью, пьянством, бракодельством мы во многом обязаны чрезмерно полной (!) занятости, сегодня, кажется, ясно всем. Надо бесстрашно и по-деловому обсудить, что нам может дать сравнительно небольшая резервная армия труда, не оставляемая, конечно, государством полностью на произвол судьбы… Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие или быть обязанным трудиться там, куда пошлют, — очень неплохое лекарство от лени, пьянства, безответственности».

Власть и сейчас настойчиво представляет «патерналистские настроения» большинства граждан России как иждивенчество. Это — нелепая и оскорбительная установка. Она дополнила социальный конфликт мировоззренческим, ведущим к разделению населения и государства как враждебных этических систем. Непрерывные попреки власти и угрозы «прекратить государственный патернализм» уже не оскорбляют, а озлобляют людей и вызывают холодное презрение.

В сентябре 2008 года Институт социологии РАН совместно с фондом им. Ф. Эберта провел исследование фобий и страхов в массовом сознании населения России. Выводы таковы: «Лидером негативно окрашенного чувства стало чувство несправедливости происходящего вокруг, которое свидетельствует о нелегитимности для наших сограждан сложившихся в России общественных отношений (испытывают это чувство часто 38 %, иногда — 53 %). Острота переживания социальной несправедливости в последние годы несколько притупилась. Во всяком случае, в 1995 г. большинство населения (58 %) жило с практически постоянным ощущением всеобщей несправедливости, а в 2008 г. оно превратилось преимущественно в ситуативное чувство, испытываемое иногда.