Книга Волшебное очарование Монтаны - Кэтрин Лэниган

— Теперь ты по-настоящему моя… навеки. Скажи, что ты моя.

— Я твоя.

Он поцеловал ее самым требовательным поцелуем. Сегодня он не допустит, чтобы она прогнала его. Сегодня он останется здесь…

Утром Монику разбудил поцелуй Остина.

— Моника, я вовсе не из числа ловеласов, — сказал он, глядя в ее глаза. Никогда не был таким и никогда не стану. По-твоему, то, чем я занимался с тобой, — это голая техника?

— Я… не знаю.

— Так знай, это много больше. Мое тело служит лишь доказательством моего отношения к тебе. Я хочу, чтобы через мои прикосновения ты открыла то, чего никогда не познала бы с другим.

— Я никогда не была с другим мужчиной.

— Ты сожалеешь об этом?

— Нет.

— Точно? То есть я хочу сказать, что, возможно, был чересчур самоуверен. Тебе ведь не с чем сравнивать. Возможно, я вообще морочу тебе голову. Возможно, ты хотела бы попробовать с кем-то еще…

— Нет! — Она положила руки ему на плечи. — Как можно дать мне больше?

— Если бы ты только знала, как я боялся спрашивать тебя об этом.

— Ты? Боялся?..

— Просто мне было больно от мысли, что ты меня отвергла.

— А меня это задело.

— Обещаю, что никогда больше не назову тебя так, — выдохнул он… — Я люблю тебя, Моника.

Она была ошеломлена. Не пригрезилось ли ей все это? Она так страстно желала услышать от него слова любви, что могла и обмануться. Слишком боязно попросить его произнести их вновь. Что, если это обман слуха? Какое малодушие! Она требовала правды от него, ворошила ради правды собственное прошлое — и вот теперь, стоя на пороге истины, испугалась…

Остин буквально потерял голову от любви. Он лез из кожи вон, чтобы только угодить Монике. Утром приготовил для нее завтрак, помог разобрать обломки сгоревшего сарая и вывезти их на грузовике. В поту и саже он прерывал работу лишь затем, чтобы взглянуть на нее или поцеловать. Работал он насвистывая.

— Я говорил тебе до пожара, что надо предпринять кое-какие меры.

— Например?

— Страхование. Нужна страховка на пару миллионов. У меня есть друг в Чикаго…

— Остин, мне это не по средствам.

— Это не так уж и накладно. За эти дни ты убедилась, что застраховать имущество необходимо.

Она покачала головой и перестала прислушиваться к его словам, улавливая только заботливую интонацию его голоса. Как просто было любить этого человека и как трудно было отбросить в одночасье правила, подходить с которыми к мужчинам ее научили Аделаида и Роза. Она боролась с собственными страхами яростно и с опорой на твердую веру в то, что правду нужно угадывать сердцем, но это было непросто. «А что, если он бросит меня? терзалась она. — Что, если я доверюсь ему и все потеряю? Он вырос в большом городе и твердо стоит на ногах, а я не знаю ничего, кроме фермы. Мы слишком разные. Я привязана к прошлому, а он устремлен в будущее».

— Знаешь, — все еще продолжал говорить Остин, когда она очнулась наконец от грустных мыслей, ты сидишь на золотой жиле.

— На золотой жиле?

Он выпрямился, смахнул тыльной стороной ладони пот со лба, перепачкав при этом его сажей, и прищурился, защищаясь от полуденного солнца.

— По моим расчетам, — сказал он, указывая на хижину, — твой дом тянет на полмиллиона баксов. На Монику накатил смех.

— Не слышала ничего нелепее. Реальная стоимость имения…

— Подожди, — перебил ее он. — Я говорю даже не о доме, хотя его цена гораздо больше, чем ты можешь вообразить, а о том, что внутри. Об антиквариате. Поправь меня, если я ошибусь. Эти лампы с шелковым абажуром времен Тиффани? Подлинники, да?

— Угу.

— Кухонные стулья работы Фрэнка Ллойда Райта. Чайные столики в стиле ранних переселенцев. Из клена.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я из Чикаго, — ответил он, как будто это все объясняло. — Фрэнк Ллойд Райт был протеже Луиса Салливана, архитектора, который понастроил в Чикаго множество зданий. Из них была снесена чуть ли не половина городской застройки. Фрэнк Ллойд Райт начинал в Чикаго. Создал стиль переселенцев. Чистота линий, ясность, функциональность. В этом стиле выдержана твоя хижина. Твой дедушка знал в этом толк. Настоящий эстет. По-моему, мы бы сошлись с Фостером Скаем. У нас много общего во вкусах.

— Наверняка, — подтвердила Моника. Он не сразу сообразил, что ляпнул двусмысленность.

— Я не имел в виду ничего такого. — (Моника промолчала в ответ.) — Я не собираюсь бросать тебя, Моника.

— Кто знает? Ты можешь передумать, как в свое время он.

— Я знаю себя лучше. Как убедить в этом тебя? — (Она пожала плечами.) Есть лишь один способ узнать это наверняка.

— Какой?

— Довериться мне. Поживем — увидим. Живи со мной. Рискни, и я тоже рискну.

— Я не люблю рисковать.

— Извини, но это получится само собой, ведь мы соседи, — заметил он и привлек ее к себе. — А кроме того, я устроил так, что ты доверишься мне поневоле.

— Как это?

— Прошлой ночью я не пользовался презервативом, — шепнул он ей на ухо. — А вдруг ты забеременела?

— Что? — Как он мог об этом забыть? Неужели именно это привнесло в их занятие любовью неведомую доселе остроту? Моника не была искушена в вопросах контрацепции, хотя в школе кое-что усвоила на уроках полового воспитания. — Ты сделал это намеренно?

— Разумеется, нет. Но ведь в этом нет ничего страшного, верно?

— Ха! Для тебя, возможно, и нет, а для меня? Опять по городу поползут сплетни. Не хочу, чтобы история мамы повторилась, — сказала она, а мысленно добавила: «Не хочу, чтобы мой ребенок стал ублюдком».

Он нежно поцеловал ее в губы.

— Нет, история твоей мамы не повторится. Я не поступлю, как твой отец, и не уеду. Я все поставил на карту, когда покупал у Харрисонов дом, приехав сюда, однако не знал в точности, что именно искал. До тех пор, пока не встретил тебя.

— Ты имеешь в виду ту ночь, когда подсматривал за мной?

Он покачал укоризненно головой.

— У меня не было на уме ничего дурного, даже в ту ночь. Тогда я думал, что узрел ангела. Знаю, что это звучит высокопарно, но я был буквально зачарован тобой. Хотя и отказывался признаться в этом самому себе.

— Почему?

— Из страха. Я был напуган, как напугана теперь ты. Я боялся, что ты меня бросишь, потому что был одинок… очень долгое время. — Как и я. Но я не хочу, чтобы ты желал меня ради избавления от чувства одиночества.

— Совсем не так. — Он стал гладить ей лицо. — В действительности это совсем другой случай. В тебе было нечто совершенно особенное, что покорило меня сразу. Вот почему я возжелал тебя.