Книга Кто убьет любимую? - Иван Жагель

На экране люди с обезумевшими глазами тянули вверх руки, стараясь опередить, перекричать друг друга, или сидели уже опустошенные, совершенно равнодушные к вакханалии, творившейся вокруг них. В Юго-Восточной Азии время приближалось к полудню, и можно было сделать однозначный вывод: очередное обострение ситуации на фондовом рынке, наступившее ровно через три недели после предыдущего, окажется гораздо страшнее всего, что было раньше.

Все эти три недели каждое утро Есехин начинал с просмотра новостей наиболее крупных зарубежных телевизионных каналов по «Космос ТВ» и только потом шел в ванную. И с каждым прожитым днем в нем крепла надежда, что все самое плохое уже позади. Но когда сегодня он включил телевизор, то сразу понял: желаемое выдавал за действительное. Все только начиналось. Буквально сразу же после открытия торгов на азиатских биржах котировки покатились вниз.

Кое-как побрившись и постояв под душем, Дмитрий чуть свет поехал в офис. Обеспокоенная Ольга еще о чем-то расспрашивала его, говорила, мол, если не хочется завтракать, то нужно хотя бы выпить чашку кофе. Но он пробурчал, что теперь ему надо привыкать к воде и хлебу, и ушел.

Вскоре после появления Есехина на работе туда не сговариваясь приехали Бершадский и Прядко. Они уже тоже успели узнать самые последние новости, и настроение у них было подавленное. Хотя до начала торгов акциями в Москве оставалось еще больше часа, тешить себя пустыми надеждами было бессмысленно: истерия в Юго-Восточной Азии гарантировала обвальное падение котировок.

— Пойду распоряжусь, чтобы наши брокеры продавали все, что только можно, — задумчиво сказал Макс.

Он немного подождал, ожидая каких-то замечаний от коллег, но так как они не последовали, встал и вышел.

Через какое-то время в кабинет заглянула Лучанская. Она принесла свежие газеты, но ни Есехин, ни Бершадский к ним даже не притронулись. Новости делались буквально на глазах и через пять минут уже устаревали.

— Спорю на сто баксов: наши торги будут остановлены, едва они начнутся, — сказал Илья.

Существовало правило, что если в течение одной торговой сессии цены на акции падают более чем на семь процентов, то операции приостанавливаются до тех пор, пока все не придут в чувство. Но во время настоящей паники такая искусственная передышка не очень помогала.

— Думаю, не сразу. Минут десять котировки продержатся, — заметил Дмитрий.

— Сомневаюсь… Но в любом случае ты прав, — вдруг резко повернул кресло и встал Бершадский. — Эту вакханалию уже не остановить. Даже нет смысла что-то делать. Понадоблюсь — я у себя, — направляясь к двери, бросил он.

Однако ни в это утро, ни в ближайшие несколько дней надобности в нем не было никакой. Как, впрочем, и в остальных руководителях компании. Повлиять на события при всем желании было невозможно. Да и что можно сделать, если ты попал в самый центр торнадо, если на тебя обрушились цунами или снежная лавина, которые несут человека против его воли словно песчинку.

Как и предсказывал Бершадский, в тот первый день очередного обострения кризиса торги акциями российских компаний были приостановлены сразу же после их открытия. Слишком резким оказалось падение цен. И они еще долго катились вниз. Остановить их не могли ни постоянные перерывы в торгах, ни призывы к здравому смыслу, ни многочисленные выступления правительственных чиновников, утверждавших, что для паники нет никаких оснований.

Но самое удивительное заключалось в том, что котировки падали, даже несмотря на то что реально никаких операций на фондовом рынке не производилось. Конечно, многие хотели бы продать принадлежавшие им акции, но абсолютно не было желающих их купить. Спрос был в полном смысле слова нулевой. Поэтому фактически происходило всего лишь состязание продавцов в том, кто из них заявит более низкую цену, чтобы уже в следующий момент его опередили другие. А аналитики умничали: мол, «дно нащупать еще не удалось…»

В такой ситуации совладельцам «Ист-Вест-инвеста» оставалось только наблюдать, как тают активы компании, без какой-либо возможности хоть что-то за них выручить. Они даже перестали собираться на свои традиционные утренние совещания. Это было бессмысленно, тем более что им не особенно-то и хотелось друг друга видеть — как людям, наделавшим вместе немало глупостей.

Справедливости ради, надо сказать, что окажись на их месте любая команда самых крутых профессионалов, и она вряд ли смогла бы что-нибудь сделать. По всему миру рушились даже гигантские, десятилетиями существовавшие финансовые институты. Уже через неделю после новой волны кризиса объявила себя банкротом одна из крупнейших в Японии компаний, занимавшаяся операциями с ценными бумагами, активы которой составляли десятки миллиардов долларов. Ей не помогла ни поддержка правительства, ни банков. А еще через три дня в Южной Корее произошло такое глубокое падение биржевых котировок, что власти этой страны запросили помощь у международных финансовых организаций.

Совладельцам «Ист-Вест-инвеста» оставалось разве что искать утешение в черном юморе. И одной из самых удачных в то время была шутка, что при всех своих ужасных последствиях кризис показал: пост-коммунистическая Россия уже является частью мировой финансовой системы — когда чихали за рубежом, температура повышалась и у нас. Но если наша страна и была частью этой системы, то слабейшей. И вскоре это было подтверждено на практике.

В начале декабря, когда мировые фондовые рынки наконец-то стали успокаиваться, в России произошел еще один обвал цен на акции. Он не был связан ни с ситуацией в Юго-Восточной Азии, ни в каком-либо другом регионе. Спровоцировали его чисто внутренние причины, причем не имеющие к реальной экономике никакого отношения, — это были слухи о болезни президента страны. Да и стоит ли удивляться такой нервной реакции, ведь психика у всех, кто имел отношение к рынку ценных бумаг, к тому моменту была серьезно повреждена.

Бесконечное падение котировок и фактическое прекращение каких-либо операций на фондовом рынке не только превратило активы «Ист-Вест-инвеста» в неприлично малую величину, но и лишило ее владельцев средств на текущие расходы. Денег не было даже на зарплаты сотрудникам. И по решению Есехина, Бершадского и Прядко в компании начались массовые увольнения.

Дмитрий очень болезненно переживал это, так как практически каждого человека он брал на работу сам. Но выбора у него не было: заставлять людей что-то делать и ничего не платить им, он не мог.

Доходило до смешного: однажды Лучанская заикнулась, что у нее закончились запасы чая, сахара и печенья и она не может угостить никого из посетителей. На это Есехин заявил, что теперь все столоваться будут у себя дома, тем более, к ним сейчас приходили лишь ругаться и требовать назад свои капиталы.

Вымещать свое раздражение на секретаре было совсем уж последним делом. Поэтому, сорвавшись как-то в очередной раз, Дмитрий просто ушел с работы и отправился к Варе.

Ее туристическая фирма располагалась недалеко от парка «Сокольники», на первом этаже красного четырехэтажного особняка. Снаружи это здание не страдало архитектурными излишествами, а внутри, вдоль длинного коридора, шло множество дверей, таблички на которых свидетельствовали, что этот кирпичный ковчег стал приютом для самых разных компаний.