Книга Предсказание счастья - Камилла Хенкинс

Душевая была очень условная. Собственно говоря, чего или кого было стесняться молодым парням? Дон объяснил, что в жару здесь бывают и женщины, готовят еду, а кроме того иногда после грозы в реке полно всяких зловредных личинок, которые норовят забраться под кожу. В душе есть против них фильтр.

Он отдал Дженни бутылку с шампунем и отвернулся.

Шорох одежды, падающей на пол. Сдавленное шипение Дженни — это она прикоснулась к ссадине. Журчание воды. Запах шампуня. Тихий, восторженный стон удовольствия.

— Никогда не думала, что приду в такой экстаз от тоненькой струйки воды сомнительной чистоты. Боже, как хорошо! Дон, мы словно в аду побывали…

— Ты бы помолчала, мисс О'Хара. Сейчас как обернусь…

— Не обернешься.

— Почему это?

— Ты дал слово.

Когда она тронула его за плечо, он едва не позабыл о своем обещании, но взял себя в руки, сдернул с дощатой стены забытый кем-то купальный халат (поскольку им не особенно пользовались, он оказался практически чистым) и протянул назад.

— Могу поворачиваться?

— Можешь. Мне тебя тоже посторожить?

— Обойдусь.

— Тогда я прямо здесь, у берега прополощу джинсы и футболку.

— Придется в мокром ехать…

— Тут недалеко. После душа я не могу даже смотреть на эту грязь. Хоть что-то отстирается…

Она выскользнула за дверь. Халат доходил ей едва до колен.

Дон энергично потер ладонью лицо. Античные герои — слабаки по сравнению с ним. Стоять спиной к обнаженной Дженнифер О'Хара, не будучи импотентом, слепым, глухим и ста лет от роду — это подвиг.

Дон бросил останки рубахи на пороге. Пригодится в качестве половой тряпки. Джинсы упали в угол, что его даже удивило, он думал, они просто останутся стоять.

Качать воду он давно приноровился, так что процесс омовения проходил без задержек. Измученное тело благодарно откликалось на ласковые прикосновения пены и прохладной воды, мышцы переставали ныть…

Шорох за спиной. Дон стремительно повернулся, не переставая подкачивать воду. И замер. В дверях стояла Дженнифер. Блестящие глаза в темноте казались черными провалами на белом лице. Ее кожа и вправду светилась…

Дженни не могла отвести от Дона глаз. У него была фигура атлета или древнего воина. Смуглая кожа, ровный бронзовый загар по всему телу. Ни единой светлой полоски. Дженни сквозь шум крови в ушах вспомнила хихиканье Гвен… «Они там загорают, как у нас принято. Не то, что в городе. Никаких плавок…»

Гладкая, безволосая, как у индейца, кожа. Выпуклая мускулистая грудь — словно два бронзовых блюда перевернули вверх дном. Темные маленькие соски. Светлый страшный шрам тянется наискось от левого плеча к правому бедру. Впалый живот, твердый, как камень, даже на глаз. Узкие бедра. Длинные стройные ноги бывалого наездника. И то, на что был устремлен зачарованный взгляд Дженни…

Она видела обнаженную натуру. В деревне под Дублином тоже предпочитали загорать, в чем мать родила, и уж конечно не стеснялись при этом детворы. Видала она и раздетого брата, Мориса. Став старше и переехав в Лондон, ходила в музеи, видела античные статуи.

И все же обнаженный Дон Фергюсон потряс Дженни. Она видела, что он возбужден до предела, видела, чего стоит ему сдержаться и не наброситься на нее… Он был так прекрасен и так сексуален, что она чувствовала, как плавятся ее колени, подгибаются ноги, и все начинает плыть перед глазами.

Внизу живота зажегся маленький костер, быстро превратившийся в пожар… нет, пожалуйста, хватит на сегодня пожаров!

Она молча распахнула халат, повела плечами и сбросила его на пол. Шагнула вперед. Встала под холодную струю воды, совсем близко к Дону, но все еще не касаясь его тела. Жар, исходивший от него, вызывал веселый ужас… Ее светящиеся в темноте руки медленно легли белыми птицами на смуглые бедра мужчины. Дон глухо застонал.

— Дженни… Что ты творишь… Я же обещал…

— Ты обещал не поворачиваться. Ты сдержал слово. А я ничего не обещала. И знаешь, что, босс?

— Что?

— Я хочу тебя…

Он молча, осторожно, почти с ужасом обнял ее за талию, привлек к себе. От прикосновения мужской плоти, вернее, от возбуждения, вызванного этим прикосновением, она едва не потеряла сознание. Лицо Дона оказалось совсем близко. Темные бездны глаз, губы слаще меда… Пропала рыжая Дженни…

— Рыжая… Я так мечтал об этом… У тебя кожа, как лепесток розы…

— Дон… поцелуй меня…

И он поцеловал ее. Сначала нежно, едва касаясь трепещущих алых губ, словно пробуя ее на вкус и боясь спугнуть… Потом — все яростнее и сильнее, настойчиво и неудержимо, словно желая выпить ее дыхание…

Она ответила, сначала робко, а потом радостно и доверчиво, выгнувшись в его руках, с восторгом отдаваясь его ласкам, желая только одного — раствориться в нем, слиться с ним воедино, стать его частью, разделить его дыхание, отдать всю себя и забрать всего его…

Мужчина со сдавленным вскриком подхватил ее за бедра, с силой разжал судорожно стиснутые ноги коленом, заставил ее обхватить его ногами. Словно наездник — лошадь, мелькнуло в голове Дженни… Она обвила его шею руками, зажмурилась, откинула голову назад и отдалась его безудержным ласкам. Постепенно их тела стали двигаться в едином ритме, потом она почувствовала, что он ласкает ее рукой, настойчиво, жадно, словно готовя к чему-то более сладостному… На секунду ей стало страшно, но это прошло, потому что с Доном не могло быть страшно, а могло быть только так, как надо…

И была короткая боль, и изумление, и безбрежное море счастья, которое, оказывается, всегда жило в ее душе, но только Дону было дано выплеснуть это море из берегов, и было ощущение того, что теперь наконец она обрела саму себя, стала собой, и больше не надо прятаться за насмешками и независимым нравом, потому что она — женщина, а вот — ее мужчина, и сейчас они едины, ибо так захотел Бог…

— Дон!..

— Дженнифер!..

— Я люблю тебя!

— Я люблю тебя!

Их закрутило в бесконечной и беспечальной тьме, и звезды рождались у них на глазах, на глазах у них гасли, только им не было до этого ни малейшего дела, их громадным маятником любви и желания возносило на невидимую высоту, туда, где нет воздуха, потому что нечем дышать, но нельзя задохнуться, разве только от счастья, а потом они достигли вершины и рухнули с нее вниз, свободные, как птицы, нет, не птицы, а ангелы, такие же ангелы, как и те, что поют им эту прекрасную и грозную песню любви, любви бесконечной и вечной, любви прекрасной и страшной, любви единственной и разнообразной, любви, с которой все началось в этом лучшем из миров, и которой все, наверняка, закончится, когда придет срок…

А потом тьма милосердно выбросила их на берег невидимого океана и откатилась назад, словно теплая волна…