Книга Герой ее романа - Инга Берристер

— Ничего, можешь не объяснять, я отлично понимаю. Фиона говорила мне, что вы с Сайрусом собираетесь открыть центр досуга для подростков с разными мастерскими. Вот и я подумала, если тебе нужен кто-то, чтобы учить ребят работе с гончарным кругом, могу порекомендовать стоящую кандидатуру. Этим летом к нам собирается нагрянуть тетушка Скотта. Вот уж кто спец по горшкам и вазам! Знает о керамике все на свете!

Дженнифер рассмеялась. Она была хорошо знакома с бесценной тетушкой. Это была царственного вида старушенция каких-то там, не то немецких, не то венгерских кровей, этакий «матриарх», перед которой трепетало все семейство.

— Послушай, а не поужинать ли нам вместе в субботу вечером? Если, конечно, у тебя есть время. Понимаю, что предложение несколько неожиданное. Но Скотту надо развлекать какого-то гостя, что-то по линии распределения международных грантов.

— Ага, этот гость — мужчина, и ты… — Дженнифер собралась было отчитать подругу, но та уже ждала подобную реакцию и только рассмеялась.

— Да-да, мужчина. Но можешь не волноваться. Я не собираюсь выступать в роли свахи. Дженни, прошу тебя, приезжай. — В голосе Рут слышались умоляющие нотки.

И та сдалась. Хотя, по правде сказать, она бы предпочла провести субботний вечер в одиночестве.

— Тогда без двадцати восемь, — сообщила Рут и проворно положила трубку, лишив свою собеседницу возможности передумать.

Было уже темно, когда Дженнифер наконец-то открыла дверь отцовского дома. Как и в тот вечер, когда, полная дурных предчувствий, она возвратилась под родительский кров, дрожащей рукой повернула в замке ключ, буквально вбежала в переднюю и принялась звать отца.

Но никто не ответил. В доме царила гулкая пустота. Дженнифер бросилась в кухню. Там она и застала его. Тот сидел молча и неподвижно, словно каменное изваяние.

Объятая ужасом, Дженнифер увидела на столе бутылку виски и пустой стакан. Кошмарное зрелище. Ведь отец практически не брал в рот спиртного, разве что бокал-другой хорошего вина.

— Папа… папочка… — пролепетала она тогда дрожащим голосом.

Он повернул голову. В его глазах читалось отчаяние. Дженнифер похолодела от ужаса.

— Папа, что с тобой? Что стряслось? — Она бросилась к нему и опустилась на колени возле его ног. У них не было привычки бурно демонстрировать свои чувства, но в этот момент она инстинктивно схватила отца за руку. Та оказалась холодной как лед.

— Папа, ты болен? Ну, прошу тебя, скажи хоть что-нибудь.

— Болен? — Голос отца прозвучал хрипло и надтреснуто, в нем слышались горечь и презрение. — Будь я действительно болен… Нет, я был слеп. Слеп, моя милая девочка, и стал жертвой собственного тщеславия и гордыни, своей слепой уверенности в том, будто я…

Мистер Уинслоу остановился, и Дженнифер почувствовала, как ей передалась его дрожь. Она была в растерянности. Впервые в жизни ей довелось увидеть отца таким — сломленным и беспомощным. Его, который всегда был сильным и гордым.

— Пап, прошу тебя, объясни, в чем дело.

— Зачем ты приехала? Ведь у тебя экзамены. И где Мэттью?

— Он не смог. Был занят.

— Значит, ты одна, без него?

В его голосе послышалось облегчение.

— По крайней мере, никто, кроме тебя, не видит меня таким. Впрочем, со временем все равно все станет известно. Рано или поздно люди узнают…

— Что узнают? О чем ты?

— Как я попался на крючок к проходимцу. Доверился мошеннику, и теперь он… На прошлой неделе мне позвонил Теренс Лодж и все рассказал.

Теренс Лодж был управляющим местного отделения Чейз-Манхэттен. Вместе с отцом он также являлся членом правления двух крупных общенациональных благотворительных фондов.

— В общем, они с помощником просматривали счета благотворительных организаций. И всплыли кое-какие странности.

— Странности? Ты хочешь сказать, бухгалтерские ошибки? — озадаченно переспросила Дженнифер.

Она знала, как скрупулезно работает отец с финансовой отчетностью, с какой строгостью подходит к каждой цифре, к каждой запятой. Любая бухгалтерская ошибка наверняка бы возмутила его, вывела из себя, но не до такой степени, чтобы искать забвения в алкоголе.

— Бухгалтерские ошибки? Что ж, можно сказать и так, — грустно рассмеялся мистер Уинслоу. — Желтая пресса обычно называет это «творческим подходом» к ведению бухгалтерии. По крайней мере, я так наслышан.

— Творческий подход? — У Дженнифер внутри все похолодело. — Ты хочешь сказать, подлог? Мошенничество? — Она отказывалась верить услышанному. — Но это же невозможно! Ведь ты не мог!..

— Нет-нет, — успокоил он ее. — Но вот Джо Де Лука еще как мог! Он обманул меня, обвел вокруг пальца. Прикрываясь моим именем, этот мерзавец на сегодняшний день нагрел наш благотворительный фонд на несколько тысяч долларов. Теренс говорит, что на мне никакой вины нет, что он сам, как и я, попал на крючок к этому проходимцу, полагая, что имеет дело с порядочным человеком. Но не это главное! Пойми, ведь это я, а не кто-то другой привел его, голосовал за него. Значит, вся ответственность лежит на мне…

— Не надо так волноваться, папа. Прошу тебя!

— Безусловно, я тотчас возместил недостающую сумму, и Теренс, и его бухгалтер пообещали мне, что дело не получит огласки. Я моментально отыскал этого Де Луку. И представляешь, что он мне ответил? Этот наглец пытался меня шантажировать. Пригрозил, что расскажет обо всем журналистам, будто я его соучастник, будто именно я предоставлял ему необходимую информацию и все безобразия творились исключительно с моего ведома. В общем, если я не желаю публичного скандала, то мне лучше помалкивать… — Полным боли взглядом он уставился в окно. — Но Теренс и Мартин говорят, что подавать в суд — пустая трата времени. Тем более что это наверняка негативно отразится на добром имени нашего благотворительного фонда, подорвет веру людей в искренность наших порывов. Поставит под сомнение саму идею благотворительности. И поскольку я компенсировал ущерб, то будет разумнее оставить случившееся в секрете. Так сказать, пользы ради.

— Папа, ты серьезно? — прошептала Дженнифер упавшим голосом. Она знала, насколько щепетилен ее отец в вопросах чести, как сильно дорожит своим незапятнанным именем. Как, должно быть, мучительно для него рассказывать ей сейчас о своем унижении. И дело не только в том, что задета его гордость. Под ударом оказались его жизненные принципы, его восприятия собственного «я».

Она, как могла, пыталась успокоить, утешить отца, но все слова звучали мелко и неубедительно. Ведь отец был представителем того поколения мужчин, за которым женская половина семьи действительно привыкла чувствовать себя как за каменной стеной.

Дженни с детства знала, что отец почитал своим священным долгом всячески защищать и оберегать ее от любых невзгод, какие только могут обрушиться на семейство. И вот теперь ей было страшно видеть его таким беспомощным, подавленным, сломленным. Сама же она была бессильна облегчить его душевные муки.