Книга Столетнее проклятие - Шэна Эйби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я же не икона, — с отчаяньем думала Авалон, — не королева, не живое воплощение их треклятой легенды!» Она внутренне холодела, думая о том, чего ждут от нее все эти люди. На самом деле Авалон могла дать им только одно — все свое состояние, но Маркус отказался даже от этого.
Однажды пришел Бальтазар. В тесной комнатке как раз собралось десятка два женщин, и все они чинно сидели вокруг кровати, которую Авалон передвинула поближе к окну. У них было даже строго размечено, кто за кем сидит — от самой значительной персоны до мелких сошек. С Авалон, которая сидела на кровати, разговаривали по очереди, почти молитвенно сложив перед собой руки.
Когда мавр появился на пороге комнаты, все женщины разом обернулись к нему, переглянулись — и, подхватив юбки, проворно удалились.
— Я смотрю, они тебя полюбили, — заметил Бальтазар, отвесив девушке изысканный поклон.
— Не меня, — ответила Авалон, встав с кровати, — а легенду. Ко мне это не имеет почти никакого отношения.
За спиной Бальтазара возник рослый широкоплечий силуэт. Авалон знала, кто это, еще до того, как он вошел в комнату, догадалась по сладкой дрожи, которая мгновенно пробежала по ее телу.
— Она уже достаточно окрепла, чтобы выйти наружу? — спросил Маркус у Бальтазара.
Мавр вопросительно глянул на Авалон.
— Что скажешь? — серьезно спросил он.
Авалон не знала, что сказать. Ей так отчаянно хотелось вырваться на волю из этой тесной клетушки, что слезы подступали к глазам; но вдруг, если она проявит чересчур бурную радость, ее и вовсе никогда не выпустят? И Авалон лишь жалобно глядела на мавра, не в силах выдавить ни слова.
Маркус подошел к ней, заглянул в лицо. Его глаза вдруг напомнили Авалон глаза посаженного в клетку волка — такие же яркие, блестящие, неукротимые.
— Идем, — сказал он просто и протянул ей руку.
И Авалон приняла ее, потому что готова была на все, лишь бы вырваться из своей темницы. Ей все чаще казалось, что стены комнаты оживают и надвигаются на нее, а к горлу тянутся костлявые пальцы удушья.
Они прошли по длинному коридору и вышли в главный зал Савера, огромный, продутый сквозняками, с мощным арочным сводом, который покоился на черно-серых колоннах. В четырех громадных очагах трещал и ярился огонь, у стен стояли столы и скамьи из темного гладкого дерева, повсюду были развешаны гобелены и гербы.
На полу у парадного входа рассыпались осенние листья. Зябкий ветерок дул в распахнутую дверь, играл упавшими на лоб Авалон серебристыми прядями.
Маркус, шедший рядом с ней, вдруг остановился, замер, что-то вспоминая, затем твердым шагом двинулся дальше.
Люди, едва завидев их, вскакивали, бросали свои дела и пялились на лэрда и его нареченную. Почти на всех лицах сияли широкие улыбки, а кое-кто из женщин даже смахивал слезу.
Мысли их ужаснули Авалон. Было просто невероятно, какую дерзкую надежду разжигало в их сердцах одно лишь ее появление.
«Наша невеста», — хором твердили они, и Авалон лишь сейчас открылась жестокая истина. Она, Авалон де Фаруш, для этих людей — все. В их глазах она — половинка волшебного талисмана, который спасет их клан от нищеты и прозябания; а вторая половинка этого талисмана — молодой лэрд, который наконец-то вернулся домой. Помимо воли Авалон начала понимать, каково приходится Маркусу и почему он рискнул похитить ее.
Небо над внутренним двором замка было того особенного оттенка, который появляется только в краткий бесценный промежуток между летом и зимой, ярко-синее, чистое, бесконечное, лишь кое-где тронутое белоснежными штрихами облаков. Холодный бодрящий воздух пахнул сухими листьями, дымом и вчерашним дождем.
Осень улыбалась Авалон, словно старому другу, который слишком долго был в отъезде. До чего же знакомо было ей это ощущение! Словно она и вправду вернулась… домой.
«Какие глупости, — одернула себя Авалон. — Эта осень как две капли воды похожа на те, что ты провела в горах Шотландии, — вот и все». Осень везде одинакова — что в замке Савер, что в глухой горной деревушке.
Вначале она старалась едва касаться руки Маркуса, но потом оказалось, что куда легче опереться на его надежную сильную руку и дать отдых не вполне окрепшему телу. В конце концов, что она потеряет, сделав небольшую уступку?
Земли Савера были окружены глухими лесами, к полям и пастбищам, расчищенным от камней и деревьев, подступала вплотную непролазная чащоба. В жесткой горной траве белели обломки кварца.
Маркус вел Авалон вниз по хорошо утоптанной тропе. По пути к ним присоединялись все новые спутники. Маг держался от них на почтительном расстоянии, зато за ним по пятам брела уже целая толпа, по большей части ребятишки.
«Он наверняка слышит эти шепотки», — думала Авалон, лишь единожды позволив себе украдкой глянуть на Маркуса. В толпе, бредущей сзади, вновь и вновь повторяли их имена. Маркус, однако, шел так же ровно и споро, и лицо его оставалось бесстрастно. Наверняка он взял Авалон с собой ради некой тайной цели. Не может быть, чтобы это была лишь прогулка для обоюдного удовольствия.
И тут ее осенило — Маркус попросту показывает ее своим сородичам, похваляется ею, как другой похвалялся бы редкостным чистокровным конем.
Авалон хотела разозлиться, но вместо этого подумала, что он прав. Будь она на месте Маркуса, она поступила бы так же. Она сделала бы что угодно, лишь бы подбодрить своих подданных, показать им живое воплощение легенды. Эти мысли не на шутку испугали Авалон, ибо от безмолвного одобрения действий лэрда был один лишь шаг до готовности помочь ему. А это означало бы, что Хэнок победил.
Они спустились в долину, поросшую высокой травой — тут и там мелькали даже редкие звездочки белых и желтых цветов, храбро цеплявшихся за жизнь вопреки скорой зиме. Трава колыхалась под ветром и, казалось, переливалась на солнце живым серебром, стекая в долину со склона могучей горы. Прихотливо сплетались заросли ежевики. Девочки-подростки с корзинами в руках бродили в зарослях, обирая с колючих плетей клочки овечьей шерсти.
А на склоне горы чернело нечто странное. Приглядевшись, Авалон поняла, что это обломок скалы причудливой формы. По преданию — окаменевшие останки черного эльфа. И в самом деле, формой обломок скалы поразительно напоминал человека.
Авалон замедлила шаг, затем остановилась, не сводя глаз с удивительной каменной фигуры.
Легко понять, почему при одном взгляде на этот черный камень могла родиться легенда. Будь каменный истукан живым, он оказался бы настоящим исполином — втрое больше обычного человека. С виду он и впрямь походил на скрученное, смятое в судорогах тело, из которого торчали обломки диковинных крыльев. Там, где лежали эти обугленные, окаменевшие останки, не росла трава.
Авалон крепко стиснула зубы. Оглянулась на Маркуса и увидела, что он сделал то же самое. Над долиной висела глухая тишина — ни пения птиц, ни назойливого жужжания насекомых. Даже ветер, казалось, стих. И люди, стоявшие поодаль, тоже молчали.