Книга Встречи на ветру - Николай Беспалов

На завод «Пирометр» мы пошли вместе.

– Я тебя отведу на склад. – Я послушна.

Началась моя работа на складе со знакомства с бригадиром.

– Меня зовут Верой Петровной, с другими познакомишься по ходу. Родион сказал, ты болела. – Не стала дожидаться ответа. – Пока нагружать тебя не буду, – оглядела меня с ног до головы. – С виду не скажешь, что болела. Ишь, какие формы у тебя. Аппетитная ты. Берегись. У нас мужики до этого охочи. А пока присмотрись, что да как.

До обеда я «приглядывалась», то есть ничего не делала.

– Гастроном рядом знаешь? – Я не знала. – Объясняю один раз. Выйдешь за проходную, повернешь налево. Пройдешь два дома и на углу магазин. Держи пять рублей. Купишь бутылку водки и закуски. Хлеба не забудь.

С этого я начала осваивать профессию подсобной рабочей на складе метизов.

В начале февраля мне дали категорию грузчика третьего разряда. Родион по итогам 1970 года стал победителем в социалистическом соревновании, ему присвоили звание Ударника коммунистического труда и его фотографию вывесили на доске почета. Когда я спросила его, как так получается, что победил в соревновании всего лишь социалистическом, а звание получил уже в коммунизме, он ничего не ответил, усмехнулся и ответил:

– На зоне меня научили не задавать лишних вопросов.

Я немного похудела. Не подумайте, что я плохо питалась.

Наоборот, я ела вкусно и сытно. Нагрузки были большие. И не только на заводе. Родион показал себя сильным мужчиной. Больше ничего не скажу.

Соседку все-таки арестовали, и она была заключена под стражу в СИЗО № 1. Когда я услышала это, то расхохоталась. Не оттого, что её арестовали. Мне стало смешно от названия этого заведения: Кресты.

«Пивной барон» сильно заболел, похудел так, что кожа стала болтаться. Начал ходить в церковь и скоро умер. В освободившуюся комнату райисполком вселил молодоженов.

Кончалась зима 1971 года. Я работала посменно, и получалось так, что наши с Родионом смены не совпадали. Мы стали видеться все реже. В народе говорят, с глаз долой и из сердца вон.

Близился женский праздник. Наша бригада состоит в основном из женщин. В этом нет ничего удивительного. Работа малооплачиваемая. Кто из мужиков пойдет на такую? Вы, что ли, не видели женщин, кладущих асфальт?

На общем собрании бригады было решено отметить восьмое марта сообща где-нибудь на природе. Бригадирша заявила, что у родителей её мужа есть садовый домик.

– Девушки, – так она называла нас, – много ли нам надо? Разожжем костер. Испечем картошку и, если погода позволит, сварим чего-нибудь. Еда с запахом дымка, да на свежем воздухе – нет ничего вкуснее.

Так и решили.

Восьмого марта рано утром мы, те, кто не попал в смену, собрались у паровоза Ильича на Финляндском вокзале. Нам повезло. Светило низкое солнце, небо было чисто, слабый ветер ласкал наши лица. Начальница предупредила, чтобы мы обулись в резиновые сапоги. Все, кроме меня, так и поступили. Где мне было взять эти мокроступы? Обулась в полусапожки на микропорке. Авось не промокну, – решила я.

Садовый участок у родителей мужа Анастасии Ивановны – так зовут бригадира – находился недалеко от Белоострова.

Заняли два купе в вагоне, и, только тронулся поезд, Анастасия Ивановна разрешила раскупорить одну бутылку вина. Проехали платформу Удельная, и наша хохотунья и заводила Надюша Скоробогатова запела: «Пой, ласточка пой…»

Весело. Именно в тот момент я поняла, что по-настоящему влилась в рабочий коллектив. Одновременно я осознала, что мне необходимо поступить в вуз. Отчего так? Кто его знает.

Когда мы, веселые и шумные, вывалилась из вагона электрички, небо уже затянули низкие тучи. У нас на Азове такого не может быть. Но тут не Азов. Тут рядом Финский залив. Пошел дождь, и нам пришлось бегом добираться до садового товарищества. Молодым и здоровым нам все было нипочем. Анастасия Ивановна не отставала от нас. Ей в ту пору было тридцать лет.

Переждав дождь в домике и выпив ещё вина, мы умудрились разжечь костер. Вернее, разожгла его Анастасия Ивановна. И картошку мы испекли, и супчик сварили, и вино все выпили. Никто не был пьян. Весел? Да. Пели песни, танцевали без музыки шерочка с машерочкой. Ноги я все-таки промочила.

Возвращались в Ленинград затемно. В вагоне тепло, и нас сморило. Приехала в город я уже простуженная, но некому было мне подать горячего молока с содой и медом. Молодые соседи сказали, что Родиона утром увезли милиционеры. Куда и за что, неизвестно.

Лечилась, как могла, сама, и на второй день вышла на работу. На этот раз мне пришлось отработать две смены. Не одна я заболела после поездки на садовый участок.

Десятого марта я вернулась в дом на Кировском проспекте. Дверь в комнату Родиона была опечатана. «А как же мои вещи? – сокрушалась я, сидя на кухне.

– А Вы сходите к участковому милиционеру, – посоветовал молодожен.

– Ты на часы посмотри. Кто в это время работает?

Пришлось мне ночевать на кухне, благо молодожены не возражали. Были бы прежние соседи, фигос под нос дали бы они ночевать тут.

Утром одиннадцатого марта, в понедельник, не попив даже чаю, я пошла в опорный пункт милиции. Пожилой капитан выслушал меня, попросил показать паспорт – я его всегда ношу с собой, – сказал, что вскрывать опечатанную дверь не входит в его компетенцию.

Не выдержала я:

– Я думала, милиционер, представитель советской власти, и призван защищать права советских граждан.

Такой напор подействовал.

– Пошли в отделение. Там разберемся.

И разобрались. Молоденький оперуполномоченный вскрыл дверь, проследил, чтобы я не взяла мужских вещей. Осмотрел мой чемодан и разрешил уйти.

– Вы не подскажете, – решила я его спросить, – куда мне теперь идти, где ночевать? На вокзале?

– Не положено это. К подруге иди.

– Так у подруг не хоромы.

– Тогда не знаю. Мы милиция, а не собес.

Поспешил уйти милиционер. Он прав: не его это дело.

Вышла я на проспект, и такая тоска меня взяла, хоть вой. Не было рядом кого бы то ни было, кто, как Родион, сказал бы: «Устроишься в свой трест, возвращайся».

И все-таки я везучая. Вспомнила о Науме Лазаревиче. Не он ли сказал: «В любое время суток дверь моего жилища открыта для тебя».

Вздохнула облегченно. Для меня зима закончилась. Ленинградская зима.

Влажные весенние ленинградские ветры

С трудом втиснувшись в переполненный автобус со своим чемоданом, я поехала на Невский проспект, не задумавшись, дома ли реставратор Русского музея.

Еду и, как обычно, размышляю. Начало рабочего дня, а народу полно. Кто же трудится на благо народа? Стоит мужчина у кассы. Провожает взглядом каждый пятак, опущенный в неё. С виду он вполне приличный гражданин, а взгляд нищего на паперти. Ему что, денег не хватает? Если денег мало или нет совсем, так иди и трудись. Подумала так и вспомнила давнишний разговор с начальником отдела кадров в тресте: нет вакансий. И тут, на повороте, когда нас, пассажиров, бросило друг другу в объятия, меня осенило. Все от того, что мы, советские граждане, мало передвигаемся. Осталась бы я у себя в Жданове и тоже, может быть, сидела бы без работы. И ещё: меньше претензий надо иметь. Я пошла на склад простой подсобницей? Пошла. И пойду дальше. Водитель объявил остановку – Невский проспект. Мне удалось и самой выскочить из автобуса, и чемодан свой вытащить.