Книга Грезы Маруфа-башмачника - Шахразада

— А теперь, когда вскроется обман, когда советы твоего глупца мужа заведут бедных паплюков в трясины или болота… О, я несчастнейшая из женщин мира! В один миг потерять дочь и внуков! Остаться одной в этом страшном мире!..

— Мамлюков, мама! — закричала Алмас. — Мы живы! Все! Жив и твой уважаемый муж, мой умнейший и молчаливый отец! Живы и твои дети, мои братья! Замолчи, безголовая ослица!

И Саида замолчала. Несколько долгих мгновений она хлопала ресницами, должно быть, не в силах поверить в то, что ее кроткая дочь посмела повысить на нее голос. А потом, о чудо из чудес, молча повернулась и побрела по ночной улице.

Алмас без сил прислонилась к калитке.

— Как же порой глупы бывают даже самые умные люди! А как порой глупы бывают люди не самые умные!..

Макама девятнадцатая

Лют, ох и лют месяц студень![6]Бесконечно долги его ночи, серы и коротки дни! Сурово наказывает он каждого, кому вздумается странствовать, не позаботившись о толстой шубе и солидном припасе.

Но не проживешь же всю зиму взаперти! И воздуха глотнуть охота, и дрова принести, и дичиной побаловаться… Да и солнечному лучу, редкому, но оттого лишь более сладкому, порадоваться от души!

«А более всего сладко раздумывать обо всем этом у жаркого бока печи! Вот ладушка накрывает на стол, запах щекочет ноздри! Слышны крики ее деток, в этот час играющих у стен родного дома! Ах, как же сладко зимнее безделье!»

Он потянулся до хруста в костях и встал. Даже для мужчины своего племени был он необыкновенно рослым, чудовищно сильным. Но богам оказалось мало этого — и они наградили его, Всеслава, сына Златовеста, еще и Даром.

Ох, и недобрый то оказался Дар, коварный. Вот у отца он был, словно огонь костра — сильный, яркий, могучий. Не зря же люди прозвали его Златовестом. Его же, Всеслава, Дар оказался коварным — иногда в самый, казалось бы, неподходящий миг с глаз его падала пелена обыденности, и картины, яркие до боли, иногда до оторопи непонятные, оглушали его, заставляя говорить… Говорить сбивчиво и невнятно, захлебываясь словами, иногда даже не понимая, наполнены ли смыслом его слова, или непонятны, словно болезненный бред.

Счастье, что не одним Даром мог выжить Всеслав. За годы юношества освоил он и ремесло кузнеца, и ремесло ткача, и ремесло бондаря. Охотился в княжеских лесах, удил рыбу, плел сети. Привыкал к месту, обзаводился хозяйством, встречал любимых… Пару раз чуть не женился. Но стоило лишь ему расслабиться, поверить, что судьба наконец оставила его в покое, как просыпался Дар.

И тогда он, Всеслав, пророчил селению, приютившему его, пожары и недороды, а семье, принявшей его, не мог пообещать не то что сотни лет процветания — сотни дней жизни…

И тогда люди изгоняли Всеслава, как бы хорош и умел он ни был. Ибо никому не хочется, чтобы рядом был человек, видящий впереди одну лишь черную смерть.

Вот так и жил он, Всеслав-провидец, гонимый все дальше в леса от человечьего жилья, пока не прибился к семье Добродана-рыбака.

— Слышал я о тебе, Всеслав. Знаю, что Дар твой тягостен для любого, кто даст тебе приют. Знаю, что одно лишь дурное пророчишь ты и себе, и всем, кто вокруг тебя. Но меня это не пугает — рыбам все равно, кто их ловит, а чудища в наших реках не водятся. Оставайся, Всеслав. Помогай мне, учи моих детушек — не век же им дурнями вековать. Пусть станут они рыбаками, но такими, кто не побоится уплыть за три моря в поисках самой большой рыбы, о которой даже молва боится говорить вслух.

Низко поклонился Всеслав Добродану за такие слова. Плел сети, удил рыбу, вместе с суровым рыбаком возил ее на рынок, стараясь все же прятать лицо и сутулиться, дабы хоть слегка умалить свой гигантский рост.

И отступил его, Всеслава, Дар. Быть может, уснул, убаюканный простой жизнью, быть может, и вовсе умер… Не хотел об этом думать Всеслав, привыкнув к тихой жизни и спокойному течению лет.

Стар был Добродан, когда пришел к нему Всеслав. Но прожил долго, чтобы увидеть, что сделал доброе дело, дав приют гонимому страннику. Долго, чтобы родить и поднять троих сыновей. Долго, чтобы успеть выстроить теплый большой дом для своей семьи.

В тот год, когда младшему сыну исполнилось десять, умер Добродан. А трое сыновей и красавица жена Добродана — Цветана — остались на руках у Всеслава. И теперь он растил мальчишек, дорожил каждым днем, проведенным в натопленной горнице, и мечтал лишь о том, чтобы никогда более не вернулся к нему его страшный Дар — предвещать одни лишь беды.

— О чем печален, Всеслав?

Голос у Цветаны был теплым и низким, от него перехватывало дыхание и сладко кружилась голова. Ласки Цветаны были щедрыми и радостными. И не было такого дня, чтобы не благодарил судьбу Всеслав за то, что остался в доме у рыбака Добродана.

— Не печален я, лада моя. Просто думаю о том, что суров месяц студень. И долго нам ждать еще, когда пригреет солнце ясное и запоют на деревьях птицы лесные.

— Да, студень суров. Но он пройдет, вернутся весна, согреет нас Ярило, подарив новое лето.

Покривил душой Всеслав, не рассказал ладе своей о горьких мыслях. Ох, как и жалел он потом об этом! Но сейчас, в тот миг, когда подняла на него Цветана огромные серые глаза, забыл он обо всем на свете, отдавшись одному лишь желанию — не размыкать объятий, удержать подле себя самую прекрасную, самую желанную из женщин мира.

Лицо Всеслава было очень серьезно. А в глазах пылало неподдельное, истинное желание, настоящее чувство. Цветана окунулась с этот огонь со столь сильной радостью, что удивилась себе сама. О, как сладка была сейчас его страсть, как желанно прикосновение его больших рук. И это ощущение оказалось столь удивительным, столь необыкновенным, что на глазах молодой женщины показались слезы…

— Любимый мой!

— Лада моя! Душа моя! — Всеслав готов был пасть перед ней на колени. Но решился вновь задать ей вопрос, который все еще мучил его, несмотря на чувство, которое они читал в душе любимой: — Не печалишься ли ты о Добродане, не мечтаешь ли вернуть те годы, что жила с ним?

В глазах Цветаны блеснули слезы.

— О нет, мой суженый… Я почитала его, уважала. Я была ему верна, но никогда не любила его… Должно быть, я даже не знала, что такое истинная любовь, пока не соединилась с тобой, лучшим из всех, кого встречала в своей непутевой жизни…

И теперь Всеслав смог заключить ее в свои объятия. Он же давно уже понял, что женщины прекраснее, желаннее, лучше, чем Цветана, никогда ему не найти. Чувствовал, что рядом с ней сможет прожить все дни и ночи своей жизни… Не просто прожить, а с наслаждением пить каждый день, как пьют драгоценную влагу источника в жаркий летний день… Пить все до капли, наслаждаясь запахом, вкусом, свежестью… И желать, чтобы это продолжалось всегда…