Книга Когда отступит тьма - Майкл Прескотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что?
— Как ты вошел в лачугу, если Роберта нет дома?
— А…
Эндрю помедлил, оценивая степень риска, решая, насколько можно быть откровенным.
— Дверь была не заперта, — спокойно ответил он. — Возможно, Роберта не особенно беспокоит вмешательство в его частную жизнь.
— Есть какие-то признаки того, что твоя жена могла быть там?
— Нет.
И словно по сигналу оба зашагали по дороге, Эндрю искоса поглядывал на Коннора, пытаясь угадать его мысли по выражению лица.
— Ты приехал на ее поиски? — спросил Коннор.
— Подумал, что она могла приехать сюда.
— Надо было сказать мне.
— Пришло в голову, когда ты уже уехал. И вообще, — Эндрю пожал плечами, — особых надежд я не питал.
В заднем кармане Эндрю лежали плотно свернутые бумаги со стола Роберта. Красноречивые бумаги, с ненавистью испещренные именем Эрики.
Он мог бы показать их Коннору, поделиться своими мыслями.
Но когда дело касалось Роберта, Эндрю предпочитал заниматься этим сам, несмотря на явный риск.
Собственно, в откровенности риска было больше.
За кустами болиголова стояли «феррари» и бело-зеленый «шевроле» Коннора. Эндрю открыл водительскую дверцу своей машины.
— Насколько я понимаю, от твоих патрульных никаких вестей.
Коннор глубоко вздохнул, дыхание его заклубилось паром в холодном воздухе.
— Пока никаких. Все еще ищут.
— Они должны уже обыскать весь город.
— Видимо.
— Печально слышать. Я имею в виду…
— Можешь не объяснять.
Эндрю уселся за руль.
— Похоже, мы оба зря тратили время. Надо было раньше понять, что ехать сюда нет смысла.
— Понять? Каким образом?
— Эрика не поехала бы сюда. Она не разговаривает с Робертом. Не видится с ним. Произошел полный разрыв.
Эндрю отыскал в кармане ключи, завел мотор. Глянув на Коннора снова, увидел, что начальник полиции смотрит куда-то вдаль.
— Странно, что они так отдалились друг от друга, — сказал Коннор. — После того, что перенесли в детстве.
— Может, из-за того, что перенесли.
— Не исключено.
— А может, просто… ты же знаешь, он сумасшедший.
— Казалось бы, она будет стараться ему помочь.
Да она старалась, хотелось сказать Эндрю. А он воспротивился и в конце концов набросился на нее с ножом — возможно, тем самым, которым убита Шерри Уилкотт…
Ничего этого он не мог сказать, только гневно взглянул на Коннора.
— Ты осуждаешь ее?
— Просто высказываю замечание.
Эндрю не представлял, как этому человеку удается одерживать над ним верх. Он успешно противостоял более сильным и умным противникам.
И нажал педаль газа, чтобы вместо него зарычала машина.
— Ну что ж, — сказал Эндрю, — какие-то причины у нее определенно есть. Когда найдем ее, можно будет спросить.
Он с глухим, отрывистым стуком захлопнул дверцу, тронулся, сделал крутой разворот и обдал Коннора мелкими комочками земли.
— Сестричка…
Знакомый и вместе с тем странный голос смутно доходил до сознания Эрики.
— Сестричка? Слышишь меня? Эй, сестричка…
Он зовет ее. Роберт зовет откуда-то издалека.
Надо идти к нему. Помочь. Его зов — это просьба о помощи, не иначе.
Однажды он уже звал ее, и она сделала все возможное, чтобы отозваться. Все возможное… Но этого оказалось мало. Ничтожно мало.
И все-таки она пыталась.
— Сестричка…
Голос его становился все тише, тише по мере того, как она глубже уходила в себя.
И вспомнила.
После смерти Леноры с Кейтом по завещанию матери их опекуном стал угрюмый, желтовато-бледный человек по фамилии Фернелл, адвокат семьи.
Для этой роли мистер Фернелл совершенно не годился. Ему, занятому человеку, двое маленьких подопечных были обузой. Он нашел какого-то детского психолога, готового заявить, что последствия травмы может смягчить только стабильное окружение, какое можно найти в хороших школах-интернатах.
Мистер Фернелл выбрал две превосходные школы — академию для девочек в Нью-Хемпшире и школу для мальчиков в Мэриленде. Он был противником совместного обучения.
Январским днем, в начале второго семестра, Роберта повез в Мэриленд личный помощник мистера Фернелла, а сам мистер Фернелл, не часто бравшийся за исполнение опекунских обязанностей, полетел с Эрикой самолетом из Филадельфии в Бостон, взял там напрокат машину и привез девочку в холодный нью-хемпширский лес.
Даже много лет спустя Эрике было памятно сухое прикосновение его губ к щеке, когда он пожелал ей удачи и попрощался.
Потянулись томительные месяцы. Эрика стойко держалась. Близких подруг у нее не было. В свободное от занятий время она бродила по просторным спортивным площадкам, сутулясь от морозного ветра. В ночной темноте, лежа на верхней койке, она слышала его завывание и думала, что это окликает ее по имени дух отца.
Она читала Китса и Шелли, поэтов, умерших в молодости. Учителя с директрисой достаточно знали о ее прошлом, чтобы питать сочувственный интерес к этой странной, замкнутой девочке. Они понимали, что боль еще не утихла.
Но она оправится от травмы, говорили они. Время все лечит.
Эрика часто слышала это выражение и ради них делала вид, что верит.
Потом ей позвонил Роберт.
Она разговаривала с ним по общественному телефону в вестибюле спального корпуса. Роберт не плакал, но она слышала в его голосе подавленные рыдания.
«Мне покоя не дают, — сказал он. — Меня ненавидят».
Маленький и тощий девятилетний мальчик стал предметом издевательств для задир. И кто-то из старших ребят читал или слышал о произошедшем в Барроу. Теперь они все изводили Роберта вопросами о той роковой ночи, расспросами, вызывающими в памяти все подробности того потрясения.
И они обнаружили, что он не хочет драться с ними. Страшившийся насилия мальчик прятался, убегал, плакал… но не давал сдачи.
Роберт был перепуган. Он не мог больше выносить этого. Хотел умереть. Лечь и умереть…
Стиснув телефонную трубку, Эрика пообещала Роберту, что скоро приедет к нему.
И приехала.
За ужином она притворилась больной и под этим предлогом ушла в свою комнату. Уложила чемодан, взяла кошелек, где лежало двести долларов. Она получала ежемесячно пятьдесят долларов на карманные расходы из вверенного попечителю состояния и за четыре месяца не истратила ни цента.