Книга За что боролись… - Марина Серова

Дверь запела, заскрежетала, как от сильного удара, и щелкнул замок. Дверь распахнулась.

— Тимофеев! — воскликнула я и без сил прислонилась к стене.

* * *

Когда Анкутдинов, Лейсман и Тимофеев вышли из подвала, где располагалась лаборатория, Тимур Ильич с сожалением взглянул на своих спутников и произнес:

— Ну, вот и все, дело сделано. И все-таки жаль. Особенно Светлова.

— А твою бывшую однокурсницу не жаль? — ехидно спросил Лейсман.

Анкутдинов удивленно глянул на него, отвернулся и после долгой паузы произнес:

— Ладно, поехали.

— У нас есть еще одно дело, Тимур, — сказал Лейсман с упором на слово «еще» и подошел к Анкутдинову вплотную. Макушка Аркадия Иосифовича едва доставала до плеча президента «Атланта-Росс».

— Я тебя слушаю, Аркадий Иосифович, — спокойно вымолвил тот. — Только, может, выйдем отсюда, а то, упаси боже, ты неправильно поставил время на взрывателе.

— Это дело не займет много времени.

— Тогда давай пройдем внутрь, а то я не люблю разговаривать на входе, — насмешливо проговорил Анкутдинов, глядя в упор на своего финдиректора.

Они зашли в первую попавшуюся комнату и присели на стулья.

— Я вижу, у тебя тоже что-то есть ко мне, Александр Иваныч, — миролюбиво выговорил Анкутдинов. — Ну, говорите, а то сидеть на пороховой бочке как-то не по себе.

— Я хотел спросить у тебя, Тимур Ильич, как ты намереваешься употребить полученные от Блэкмора двадцать миллионов «зеленых»? — глухим от волнения голосом проговорил Лейсман.

— А, вот ты о чем?.. — Анкутдинов поднял брови. — Что, Аркаша, раззадорился от запаха халявных денег?

— Это для тебя они халявные, Тимур, — голос Лейсмана был полон негодования и обиды. — А я заработал их своим горбом. Я нашел и пристроил Светлячка. Я наладил работу этой лаборатории. Я нашел для нее высококлассных специалистов. Я набрал команду для практической отработки проекта «Светлячки». Я координировал устранение «Светлячков», когда этот Вишневский поставил под угрозу срыва все наши планы насчет перцептина. Теперь дело сделано, деньги поступят на наши счета, и потому я спрашиваю — как ты намерен распорядиться ими?

Анкутдинов пожал плечами и недоуменно глянул на своего всегда спокойного и выдержанного финансового директора.

— Ты старый мой друг и компаньон, Аркадий Иосифович, и я на тебя не в претензии за этот тон, хотя, надо сказать, ты, мягко говоря, погорячился. Что касается денег, то я употреблю их, как мне будет лучше, и отчитываться перед тобой не намерен. Прости, Аркадий, но ты забыл, кто из нас есть кто.

Он повернулся к Тимофееву.

— У тебя тоже ко мне претензии, Саша?

— Нет.

Лейсман вздрогнул и бросил на Тимофеева взгляд, исполненный недоумения и тревоги.

— Я, безусловно, знаю, как ты употребишь эти средства, — произнес Тимофеев, — ты достроишь свой дворец на Волге, приобретешь давно присмотренный тобою ликероводочный завод, купишь еще землицы в твоей любимой Испании — в общем, потратишь львиную долю блэкморовских миллионов. Кое-что перепадет и нам с Лейсманом и Новаченко. Ну что ж, дело твое, ты — президент «Атланта-Росс».

— Мы считаем, что твое ведение дел завело фирму в тупик, — подхватил Лейсман, — ты выкидываешь деньги на ветер. Зачем ты купил за огромные деньги этот завод, если через год можно было взять его за бесценок? Почему ты запретил давать санкцию на устранение директора ульяновского концерна… ты знаешь, о ком я говорю… и вместо этого вернул ему долг, чем подорвал финансовое благосостояние «Атланта». Отчего ты…

— Довольно, — резко прервал его Анкутдинов. — Что ты предлагаешь?

— Сменить руководство фирмы.

— Включая тебя? — иронично спросил Анкутдинов, беззаботно болтая ногой, хотя внутренне он весь напрягся.

— Разумеется, и я сменю свой пост, — раздув ноздри, ответил Лейсман и провел рукой по груди.

— В сторону повышения, разумеется, — резюмировал президент, — а что ты предложишь делать мне?

— Ты уйдешь. Мы полагаем, что за пять лет работы ты составил себе достаточное состояние, чтобы безбедно прожить всю оставшуюся — надеюсь, долгую и плодотворную — жизнь.

— Ага, вы полагаете? — переспросил Анкутдинов, и в его сощуренных красивых темных глазах за стеклами очков вспыхнул гнев. — Кто это — «мы»? Аркаша, ты зарвался, предупреждаю тебя! Поехали в офис, и я буду считать твои слова нелепым недоразумением. Если ты чем-то недоволен, мы договоримся, и…

— Мы не договоримся, — сказал Лейсман, плавным движением извлекая пистолет с глушителем и направляя его на шефа. — Я предлагал тебе, и ты…

— Ах, вот ты как заговорил! — Голос Анкутдинова резанул, как остро отточенное лезвие клинка, и в нем зазвенели угрожающие металлические нотки — и ни тени страха перед смертоносным дулом в руке Лейсмана… — Тимофеев, обрати внимание на этого ублюдка.

Тимофеев, безучастно сидевший на столе, поднял на Анкутдинова взгляд холодных, беспредельно равнодушных серых глаз и медленно покачал головой.

— Слишком поздно, Тимур, — не разжимая зубов, сказал он, — слишком поздно.

Лицо Анкутдинова потемнело от внезапно прорвавшейся боли и ненависти, он резко выпрямился, но в ту же секунду Лейсман с перекошенным от ужаса и решимости лицом три раза выстрелил в своего президента. Две пули попали в грудь Анкутдинова, одна прострелила горло. Издав нечленораздельный клокочущий хрип, Анкутдинов схватился рукой за разорванную шею и ничком повалился на пол. Ноги его конвульсивно дернулись, и все было кончено.

Лейсман в запале агрессии нажал на курок еще дважды, но напрасно — в обойме кончились патроны.

— Ну, вот и все, — сказал Тимофеев, — теперь у «Атланта» будет другой президент. Да и финансовый директор тоже.

Лейсман бросил оружие на стол и посмотрел на Тимофеева.

— Это верно, — медленно выговорил он, — пойдем отсюда, Александр Иваныч.

Он уже было двинулся к двери, но звучный голос Тимофеева остановил его.

— Погоди. У нас есть еще одно дело, Аркадий.

— Но пора идти, вся эта контора сейчас взлетит к ядреной матери! — поспешно отвечал Лейсман и вдруг, мгновенно облившись холодным потом, обернулся: — Еще одно дело?.. — В голосе Лейсмана прозвучали губительные нерешительность и страх.

Тимофеев, дружелюбно улыбаясь, смотрел на него бесцветным немигающим взглядом.

— Ты помнишь слова Вишневского, когда ты вкатил ему пять «кубов» перцептина? — спросил он наконец.

Лейсман облизнул пересохшие губы.

— Не помню, кажется… а… нет, не помню. Нет, не помню, — повторил он еще раз, не в силах оторваться от ничего не выражающих, тускло-стеклянных глаз Тимофеева.