Книга А я люблю военных... - Людмила Милевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Уведи детей! — верещала Люба.
— Спасите! Помогите! — взывала Юлька.
Помогать ей было некому.
Мой Женька (молоток!) реагировал по-мужски: столбенел иглаза таращил.
Валерка вообще сбежал под маркой заботы о детях, мол надопоскорей их уводить, чтобы они раньше времени жизни не научились, Тамарка же иЛюба бегали по кругу. Они опасались за свои наряды и прически, в связи с чемжизнь Юльки казалась им сущей ерундой. Они не решались приблизиться к театрубоевых действий и лишь беспомощно квохтали.
С надменным “фэйс-контролем” в свое время я так подружилась,что и он не смел меня обидеть. У всех сразу же нашлись дела, уведшие их наулицу, прямо к дверям ресторана, где царило немыслимое спокойствие.
Короче, не находя на своем пути препятствий, я лютовала — Юлькалысела на глазах. Тамарка и Люба метались и вопили.
И тут ожил мой Евгений и с дикой яростью…
Нет, он не бросился Юльку свою защищать. Вместо этого он сдикой яростью завопил:
— Какая сволочь ей сообщила?! Какая сволочь меня сдала?!
— Не сволочь, не сволочь, — обиженно затараторила Люба, — несволочь, а очень переживающий человек.
На этом месте нервы у метрдотеля не выдержали, он вернулся идал знак охране; трое неслабых ребят бросились нас разнимать.
Не стану описывать их мучений… В общем, меня от Юлькиоттащили — клянусь, им было нелегко! Я рвалась, ребята меня за руки держали иусердно уговаривали.
Больше всех уговаривал Рамбулье , прозванный так закосматость, лохматость, овечий нрав и склонность к полноте. Он всегда мнесимпатизировал и явно был на моей стороне.
— Софья Адамовна, — шептал он, — вам лучше на улицу пойтипогулять, там вы успокоитесь, давайте пойдем, покурим.
Дружная же компашка времени даром не теряла: мгновенноустремилась в недра зала — Юлька вырвалась вперед , только муж мой замешкался ипоотстал.
— Женя!!! — отчаянно завопила я. — Женя, вернись!!!
Сердце его дрогнуло, он вернулся. Ребята насторожились ивцепились в меня еще сильней.
— Отпустите, — потребовала я, — разве не видите, мне битьбольше некого!
Мне поверили и отпустили, смущенно в сторону отошли,поглядывая украдкой как бы я еще чего не выкинула. Выпроваживать меня грубо ниу кого духу не хватило.
Евгений с тоской смотрел на меня: на лице его отражаласьболь.
— Соня, зачем ты мучаешь себя?
Ха! Что несет он, бедный мужчина?! Себя мучаю! А что жеговорить о Юльке? Еле живая ноги унесла! Или его это не волнует?
— Соня, не мучай себя!
Ужас, какая в его глазах тоска!
— Так это я, оказывается, мучаю себя? Я! А не ты! Теперьзнаю, что мне делать. На завтра же назначу свадьбу и приглашу всех твоихдрузей!
Евгений переменился в лице: тоска сменилась на тревогу.
— Но мы же официально еще не разведены, — напомнил он.
— Если ты можешь жениться при живой жене, то что помешаетмне выйти замуж при живом муже?
Евгений — какое непостоянство — обрадовался:
— Так значит ты согласна на развод?
И тут меня куда-то понесло, куда-то не туда, словно забылазачем пришла.
— Да, — гордо ответила я, — для этого сюда и явилась. Примиэто в качестве свадебного подарка. Завтра же дам тебе развод. Прощай и желаюсчастья! Насколько это возможно при твоей новой жене.
Я это так громко сказала, что все — и метрдотель и охрана —с облегчением вздохнули, Евгений же с опаской спросил:
— Значит я могу идти? Ты не будешь больше скандалить?
— Иди, — согласилась я. — Иди, если ты меня больше нелюбишь.
Он удивился:
— Нет, это ты больше не любишь меня. Ты твердила это с утрадо вечера, даже хуже: говорила, что ненавидишь, что презираешь.
— А ты? Что делал ты? Не хочешь ли ты сказать, что любишьменя? — с надеждой спросила я.
— Нет, уже не хочу, — отрезал Евгений.
— Ну и катись к своей каракатице кривоногой! — взвизгнула я.
Он зло сплюнул, безмолвно выругался и ушел.
Все ждали, что я тоже уйду, но я осталась: осела на диван,обхватила голову руками и застыла. На душе кошки скребли, и вот в такойнеблагоприятный момент почему-то вспомнился Владимир Владимирович.
“Во всей этой истории уже то хорошо, — подумала я, — чтоменя до сих пор не схватили. Значит Женькина свадьба не заинтересовалаэфэсбеэшников, следовательно здесь и есть самое безопасное место, так зачем жеотсюда уходить? И, главное, куда?”
Я беспомощно глянула на метрдотеля, озабоченно державшегосяна безопасном расстоянии. Он вынужден был откликнуться на немой призыв иподойти.
— Софья Адамовна, очень сочувствую вам, но и вы в моеположение войдите: нет у нас свободных мест.
— Успокойтесь, — ответила я, — больше не буду скандалить.Просто поужинать хочу.
— Но нет у нас свободных мест! — для убедительностиприкладывая руку к сердцу, взмолился он. — Клянусь, нет и сегодня не будет!
“Значит не получилось. Не век же сидеть мне на этом диване“,— подумала я, собираясь подниматься и, несолоно хлебавши, отправляться на всечетыре стороны.
Метрдотель, заметив мое намерение, обрадовался и с подъемомзалепетал:
— Софья Адамовна, в любое другое время рады будем васвидеть, вы же знаете, Софья Адамовна, как мы к вам относимся, со всей душой, совсей душой, но в этот раз, Софья Адамовна…
И вот тут-то вошел он, мой объект! Во всем своем блеске и сошеломительным букетом: белые розы в потрясающем количестве.
А я в растрепанном виде — в каком виде можно быть последраки с будущей женой бывшего мужа?
Сразу захотелось исчезнуть. Незаметно.
Я заволновалась: “Как тут выйдешь? Он же меня увидит. Простостыд, на кого я похожа.”
В действительности на кого я похожа мне страшно хотелосьзнать, но до зеркала было далеко, и снова объект на этом пути — все время онстановится между мной и зеркалом.
— Софья Адамовна, умоляю вас, — продолжал занудствоватьметрдотель.
Я поспешила его успокоить:
— Хорошо-хорошо, только сразу не гоните меня. Немного здесьпосижу, остыну, в порядок себя приведу и уйду.