Книга Игра в ошибки - Алиса Поникаровская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Слушай, ты, – злобно сказал Михалыч без всяких предисловий. – У тебя зеркало есть в твоем гребаном детсадике? Тогда возьми его и посмотри на свою тупую рожу! Смотри и бычь сам на себя, сколько твоей душе будет угодно, урод чертов!
Дальше пошла уже сплошная нецензурщина, Алиса съежилась под одеялом, Михалыч оборвал следующую фразу на полуслове и бросил трубку на рычаг.
— Сука! Трубку бросил! – и снова схватился за телефон.
— Прекрати, – попыталась остановить его Алиса. – Хватит, ты же все уже сказал…
— Он с первым гудком трубку снял! – ожесточенно произнес Михалыч, яростно накручивая телефонный диск. – Сидел, сука, у телефона, бычил и ждал!!! Ну, я ему сейчас позвоню!!!
Ким снова снял трубку, Михалыч успел выкрикнуть еще пару матов и вновь взялся за диск.
— Не надо, – снова попыталась остановить его Алиса. – Перестань…
Но Михалыч настойчиво и напрасно набирал номер снова и снова: Ким трубку больше не поднимал.
Алиса встала с кровати, вышла на кухню и закурила.
— Зачем ты так? – спросила она, понимая, что Киму сейчас очень плохо и больно. -– Можно же было по-хорошему…
— Я уже, по-моему, пробовал и не раз, – снова огрызнулся Михалыч и наконец-то опустил трубку. – Сама видишь, какая херня получилась из этого «по-хорошему»… Больше не сунется, сука! Попался бы он мне сейчас, с каким бы удовольствием я бы ему морду набил!
Михалыч с облегчением потянулся и поднялся:
— Пошли спать. Я сегодня всю ночь по милости этого урода из угла в угол проходил.
— Иди, – кивнула Алиса. – Я сейчас, только докурю…
Она сидела на кухне, курила и смотрела в окно, на улице не было ни души; раннее-раннее утро, Алиса перевела взгляд на часы: почти шесть, и снова уставилась в окно. Было грустно и тоскливо, и долгожданного облегчения не было и в помине. Вдалеке показалась быстро движущаяся фигура, Алиса сразу узнала Кима, он прошел почти под окном, и то, что она увидела на его всегда бесстрастном лице, было не описать словами…
«Веселая ночь, доброе утро…» – тоскливо подумала Алиса и изо всей силы вмяла бычок в пепельницу.
— Малыш, ты скоро? – окликнул ее из комнаты Михалыч.
— Иду, – поднялась Алиса. – Уже иду…
Через два дня, в течение которых Ким безуспешно пытался встретиться с Михалычем и поговорить, Алиса и Михалыч перебрались в отдельную однокомнатную квартиру, со скрипом, предоставленную им родственниками. Михалыч был весел, напевал, и собирался искать нового гитариста. А Алиса… Алиса выдержала ровно неделю. После этого исчезла, не оставив Михалычу даже записки…»
Лиана поставила точку и автоматически потянулась за сигаретой. Роман закончен, но в ее жизни все будет не так. У нее было достаточно времени, чтобы все понять, оценить и сделать свой выбор. В памяти возникло сияющее лицо Ивара. Она – Лиана, а не Алиса. И больше никогда не пойдет на поводу у придуманного героя. Творить свою судьбу нужно в жизни, а не на бумажных страницах. Этот вариант хорош для поэтических метафор, не больше…
Лиана поднялась из-за стола, засунула исписанные листы в папку, достала из-под кровати большую сумку и бросила папку на дно. Потушила сигарету и принялась медленно, методично укладывать в сумку вещи. Потом, с той же медлительностью и методичностью, она прошлась по всему дому, расставляя все по местам, убирая в холодильник оставшиеся продукты и проверяя, везде ли выключен свет.
— Возвращаемся домой, – серьезно сказала она коту, следующему за ней по пятам.
Лиана еще раз огляделась по сторонам: дом, с закрытыми наглухо шторами стал угрюмым и нежилым, Лиана торопливо нагнулась, зашнуровывая ботинки, накинула плащ, засунула за пазуху кота и подняла сумку с привязанной к ней машинкой.
Лиана медленно побрела по грязи, прижимая к себе кота, сумка с машинкой при каждом шаге бились о ее ногу, идти было очень неудобно и тяжело, но Лиана мужественно шагала дальше, дождь, ливший все это время, почти прекратился, лишь сыпало сверху какими-то остатками, словно кто-то решил отжать выжатое уже белье, было холодно и при дыхании лицо ее окутывал пар, Лиана поставила сумку и постучала в дверь.
Ивар открыл сразу же, словно все это время просидел под дверью в ожидании ее прихода. Он улыбнулся, и Лиана поняла, как он похудел и осунулся за последнее время.
— Я закончила повесть. Алиса сделала свой выбор. Я сделала свой. Возьми, – Лиана протянула Ивару папку с рукописью. – Я хочу, чтобы ты это сжег. У меня не получилось, а может быть, я просто плохо хотела… Давай сделаем это вместе… И забудем эту историю раз и навсегда… У нас впереди еще целая жизнь… Нужно только не повторять старых ошибок…
Ивар улыбнулся, протянул ей руку, и тогда пошел снег. Первый, белый, по-настоящему зимний снег…
Она всегда любила гулять около этого небольшого двухэтажного особнячка. Она выныривала из подъездного горла старой сталинской многоэтажки на шумящую, ругающуюся машинами загазованную улицу, оставляя за спиной разрисованный лифт и заплеванную лестницу, потом, не сворачивая, шла вдоль дороги мимо одинаковых домов, безразлично поблескивающих глазницами невидящих окон. Первые этажи домов изо всех сил манили прохожих заманчивыми разноцветными вывесками, как стоящие вдоль дороги проститутки в поисках своих клиентов, – то причудливым коллажем, то фотографическим плакатом, то вычурным изображением кулинарного изобилия. Она шла мимо них, и каждая дверь призывно скрипела ей: «Зайди, зайди, ты тут такое увидишь, что не сможешь удержаться от покупки!» «В другой раз, – качала головой она. – Сейчас я иду не к вам…»
Дома укоризненно провожали ее изощренно украшенными витринами и неожиданно кончались.
Железная дорога, играя полосатым хвостом, призывно гудела электричками и поездами, люди на платформах, поддавшись голосу современной Сирены и собственной непреодолимой тяге к путешествиям, ныряли в раскрытый рот вагонов, таща за собой нажитые непосильным трудом вещи, проблемы и детей. Она улыбалась и махала им вслед рукой, дожидалась последнего вагона и осторожно переступая, переходила железнодорожные пути, слушая, как убаюкивающе затихает гул рельсов.
За железной дорогой начинался старый парк. Ветхие скамейки уже никого не могли удержать на своих спинах, деревянные фигурки, вырезанные когда-то давно чьей-то старательной и ласковой рукой, потемнели от времени, усохли и скукожились, и уже трудно было различить, кого именно когда-то хотел изобразить мастер – то ли человека, то ли птицу, то ли неведому зверушку. Огромные деревья мудро взирали с высоты своих лет на заросшие тропинки, на пробивающиеся юные ростки, на маленькие фигурки изредка забредающих сюда людей, и даже летом роняли свои листья вниз. И листья, кружась, опускались на землю, как седые волоски с головы очень старого человека, отчего земля в любое время года, исключая зиму, была скрыта под разноцветным ковром серо-желто-зеленых листьев, который то шуршал, то чмокал, то звенел под ногами. Она трогала ладонью шероховатые стволы, и поражалась их силе и мудрости.
