Книга Ночные сестры - Валентин Черных

Дальнюю комнату занимала хозяйка с сыном. Муж ее погиб в Афганистане, незадолго до вывода войск. Она осталась одна, с сыном-инвалидом с детства.

Две комнаты в этой квартире она сдавала девочкам. Тогда это были Лариса и Светка. Помимо платы за комнаты они отдавали хозяйке и треть полученных от клиентов денег. Бывало, их клиенты становились клиентами хозяйки.

А еще часть денег они отдавали участковому милиционеру Петру Семеновичу — с толстым бритым затылком и потными руками. Про то, что руки у Семеныча имеют обыкновение потеть в самые ответственные минуты, они знали точно: Семеныч любил, чтобы девочки иногда расплачивались с ним натурой.

Стараясь не видеть красных лиц мужчин, одышливо и поспешно делавших свое дело, Лариса закрывала глаза и думала о том, что тело, которое сейчас сотрясается на несвежей простыне, вовсе не ее тело. И тогда она словно покидала собственную плоть. И начинала слышать и даже видеть, что происходит рядом и снаружи. Она слышала, как объявляют на вокзале прибытие очередного поезда дальнего следования, слышала его тонкий гудок, видела лица приезжих, почему-то в основном мужчин. Может быть, потому, что некоторые из них, командированные или приехавшие в Москву из нищей провинции на заработки, становились иногда ее клиентами. И еще она слышала, как в соседней комнате характерно скрипит кровать и прерывисто смеется Светка. А потом во все эти звуки вплетался тихий скрип инвалидной коляски. Звук замедлялся сначала возле Светкиной двери, потом возле ее. Она видела судорожно сжимавшееся и разжимавшееся тело хозяйского сына, и ей делалось так тошно, что она возвращалась в себя, вовремя увертывалась от влажного рта клиента, норовившего поцеловать ее в самые губы, хватала полотенце и бежала в старую ванную со старой газовой колонкой. И несчастный подросток едва успевал откатить коляску от двери.

— А после убийства ты купила диплом врача и уехала сюда?

— Диплом у меня настоящий. Я же тогда на медицинском училась. На третьем курсе. А первая древнейшая профессия… Понимаешь, я в девятом классе была, когда отец нас бросил. Перестроился, так сказать, на самом излете Перестройки. Мать сначала крепилась. Меня тянула, как могла. Между двумя работами моталась: на шинном заводе бухгалтером и еще в какой-то частной фирме. В то время они росли как грибы. Потом я в институт поступила. Фирма, в которой мать подрабатывала, накрылась. А потом и завод стал накрываться. Помнишь конец восьмидесятых — начало девяностых? Тогда же все производство останавливалось. Мать заболела — тяжелая форма депрессии. Сидела на стуле, смотрела в одну точку и покачивалась. Все, что можно было продать, было продано или снесено в комиссионки — и шуба, и ложки серебряные… Лекарства были нужны для матери, и есть надо было на что-то. Не на крошечную же стипендию, которую к тому же все время задерживали…

Утром Лариса ставила на столик рядом с кроватью Анны тарелку с геркулесовой кашей и стакан горячего чаю. Иногда вместо чая был кофе из цикория. Сама съедала на кухне кусок булки, политый постным маслом и посыпанный сверху сахарным песком, и бежала в институт.

Однажды она потеряла сознание прямо на лекции. Оказалось — голодный обморок. В конце учебного дня к Ларисе подошла однокурсница, полненькая и смешливая Светка. Цепко взяла Ларису за руку, отвела в сторону и тихо сказала, заглядывая в глаза:

— Ларка, ты же так загнешься. Есть способ подработать. — И Светка для наглядности качнула туда-сюда своими нехудыми бедрами.

Увидев смятение на Ларисином лице, Светка придвинулась еще ближе и доверительным тоном сообщила, что из их института так подрабатывают несколько девчонок. И это только из тех, кого она знает. А уж с университетского филфака… Про это Лариса тоже кое-что слышала. Но отправиться вот так, на улицу, где ходит много людей…

— Светка, может, лучше куда-то в гостиницу… — тоже тихо сказала Лариса и даже зажмурилась оттого, что не отказалась сразу от Светкиного предложения, а стала на полном серьезе обсуждать варианты.

— В гостиницу? — Светка посмотрела на Ларису, как на совершенную дурочку, и переливчато засмеялась. — Ты что, подруга? Да нас швейцар и на порог не пустит! Там же валютные. Все схвачено. А крышует их знаешь кто?

Кто крышует валютных, Ларисе уточнять не хотелось. Получалось, что все равно в гостиницы им со Светкой ходу не было. Оставалась улица.

На другой день Светка привела ее в ту самую квартиру за Белорусским вокзалом. Там как раз освободилась комната: миловидную и длинноногую Таню, блондиночку из Перми, заприметил на улице хозяин какого-то общепитовского заведения, и она перешла в разряд так называемых «ресторанных фей». Выходило, что и первая древнейшая профессия подразумевала некий карьерный рост. Но это при удачном раскладе.

Светка велела Ларисе не дрейфить, сказала, что приведет с вокзала «кого-нибудь приличного». Потом натянула на свои полные ножки высокие сапоги-ботфорты (о фильме «Красотка» тогда еще и слыхом не слыхивали) и вышла из дому.

Так началась Ларисина двойная жизнь.

Иногда они приводили клиентов с улицы, иногда клиенты звонили, назначали время и приходили сами. Если приходилось ловить клиентов на улице, Лариса надевала темные очки: ей все время казалось, что она видит знакомых. А Светка ничего не боялась. Она была из Саратова, и, кроме однокурсников и преподавателей, знакомых в Москве у нее не было.

Жить материально стало легче. Во всяком случае, с матерью дело пошло на поправку, потому что все нужные лекарства Лариса теперь доставала. Про свои частые, помимо института, отлучки говорила, что подрабатывает в больнице медсестрой. Мать верила.

Потянулась череда однообразных мужчин. А может, они казались ей таковыми, потому что ни у одного из них она даже имени не спросила, не то чтобы поинтересовалась, что там у них за душой.

Несколько раз они со Светкой нарывались на мелких бандитов. Но едва дело доходило до шума и угроз, хозяйка вызывала участкового Семеныча, и тот наводил порядок.

Порой случались чудеса. Однажды клиент, совсем мальчишка, принес охапку подснежников и разбросал их по кровати. Дело весной было. А потом, кажется, тот же парень, только уже по осени…

— Я притащил целый мешок апельсинов и яблок. Рассыпал их по комнате. А несколько апельсинов выкатились в коридор. Хозяйский сын на инвалидной коляске стал собирать их и надкусывать каждый, чтобы я не отнял, — прервал воспоминания Ларисы Кирилл.

— Так это был ты?

— Я. С апельсинами — это когда уже из армии вернулся. Меня в те годы тоже здорово поколбасило. В институт решил не поступать, не заморачиваться, так сказать. Тогда образование потеряло престиж. Неучи зарабатывали в сто раз больше. А Пашка с друзьями как раз занялся бизнесом: частным ремонтом автомобилей. Ну, и меня подключил. — Кирилл закурил. Откинулся на подушку и положил руку на глаза. В коридоре все давно затихло. И дед из восьмой палаты уже свои положенные два раза прошаркал до туалета и обратно. — А ты что домой не идешь, капитан-то небось заждался. — Кирилл убрал с глаз руку, посмотрел на Ларису усталым, точно состарившимся взглядом.