Книга Легкий завтрак в тени Некрополя - Иржи Грошек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечерело. Веселые лужицы подмигивали на асфальте – только-только зажглись уличные фонари. Я держала в руках два пакета с продуктами, поэтому никак не могла попасть ключом в замочную скважину, чтобы открыть дверь. Оставалось только нажать носом кнопку переговорного устройства. Тогда бы Джо слез с кровати, надел бы носки, спустился бы вниз по лестнице и открыл бы для меня дверь в парадную. Описаться можно, пока это произойдет. «Вам помочь?» – спросила меня женщина с любезной улыбкой на лице. Я только утвердительно кивнула и отдала ей ключ. Приятная женщина, которой слегка за тридцать, которая со вкусом одета, у которой замечательные дорогие духи. Она открыла входную дверь и вернула мне ключ. «Спасибо!» – сказала я. «Пожалуйста-пожалуйста», – ответила женщина. Голос у нее тоже был приятный. Бархатное контральто. Я протиснулась со своими пакетами в парадную.
Первый удар пришелся мне в поясницу. Я запнулась о порожек и рухнула грудью на лестничную площадку. Только и видела, как из моих пакетов раскатились фрукты-овощи. Должно быть, я упала враскорячку, потому что следующий удар мне нанесли между ног. Острая боль, как молния. Электрический разряд пронзил меня от промежности до макушки. И еще один удар в то же место. У меня перехватило дыхание, и я не могла вскрикнуть, позвать на помощь. Только хрипло стонала, поворачиваясь на бок. Я попыталась согнуть ноги, но ноги меня не слушались. Это длилось долго, долго, долго, пока я наконец-то, пока я кое-как не повернулась на бок и сквозь слезы, сквозь мутное стекло увидела над собой все ту же женщину. «Слава богу, – подумала я, – она мне поможет. Со мною что-то случилось. Эта женщина сейчас мне поможет». И тогда женщина точно и расчетливо ударила меня ногою в грудь. А потом еще раз в лицо. У нее на ногах были модельные туфли. Острые, как зубья, красные модельные туфли. Как зубья пилы, красные туфли. Так я познакомилась с Агриппиной. Не знаю, сколько времени она меня избивала. Но знаю, за что. Я это почувствовала. За что? За своего ублюдка. За своего сына. За своего Брошенку. Вот за что. Я потеряла сознание…
Здесь покоится прах Атиллии Рестуты; прожила двадцать пять лет без горя. Что хотела, то и могла; что могла, то и хотела.
Надпись на могильном камне, найденном в Риме, затем перевезенном в Верону
Сцена первая
У меня всегда хорошие отношения с актрисами. Я с ними работаю. Приглашаю неизвестную штучку на главную роль, долго приглядываюсь, выбираю положение, украшаю интерьер, и трах-бабах-тарарах! Хлопушка! Мотор! Снимаем! Вся киногруппа просто фиксирует наши эротические фантазии. Что такое творчество? Проявление потенции. А если у старого пердуна получается хорошее кино – это мемуары. О былой сексуальной активности.
Господин директор частенько со мною не согласен. Он просит завернуть мою потенцию в тряпочку. Чем-нибудь прикрыть. Господи, все известные Твои моралисты были людьми преклонного возраста. Любовь, говорил Ты, любовь. И сотворил меня по образу и подобию. А как же мне размножаться? И боженька наделил меня потенцией. Теперь я использую эту потенцию в мирных целях. На художественном фронте. Творчество – это синтез Твоего подобия и моей потенции.
Я видел, как божья коровка лезет на божью коровку. Это порнография. Все устроено Тобой очень просто. Никакие человеческие законы не в состоянии определить творчество более конкретно. Если есть в художественном произведении Твой образ, но нет потенции – порнография. Если есть потенция, но нет образа – это любовь божьих коровок. И достаточно об этом.
Знаменитые и великие актрисы меня не волнуют. Женщина после пятого замужества и четвертого аборта – что в ней может быть неизведанного? Ее имели другие мастера кинематографического жанра. Неоднократно. Да как я могу взять известную актрису за руку и сказать: «Пойдем пофантазируем». Она тут же спросит: «Ужин при свечах или натюрморт в подъезде?» На ней живого места нет! Вот эта ложбинка показана на Каннском фестивале, вот эта выпуклость – в четвертой серии. Ее ногами обладал один известный режиссер, ее грудью – другой. Неврастеничка, истерзанная под софитами. Ее облизали с головы до пяток все знаменитые извращенцы. Я не собираюсь вытаскивать из мусорного ведра чужую жевательную резинку. Вкуса в ней нет. Конечно, и в Эйфелевой башне можно найти что-то новое. На утренней заре. При тихой погоде. Если снимать кверху попой. Новая точка зрения. Ма-а-аленькая такая новая точечка на исколотом женском теле. Но я же не такой садист. Я другой садист.
Я развращаю неопытных актрис. Главной ролью. Я присасываюсь, как вампир, постоянно повторяю, что роль у нее главная, наиглавнейшая. Что она поэтому должна со мной спать, жрать, гулять, раскрывать мне душу, рассказывать о своих фантазиях. Что каждая минута ее времени – для меня целая жизнь, что каждое ковыряние в носу – для меня событие. Я желаю видеть, как она кричит в оргазме, как она держит ложку во время обеда. Я хочу знать эту женщину изнутри и снаружи, я хочу понять, от какого соединения спермы и вечности могло получиться такое творение Господне. И тогда я сопричастен ее появлению на свет. И тогда я наслаждаюсь.
Правда, фильма может не получиться. Я не снимаю фильмы каждый день. Просто мы с Александром иногда достаем кинокамеру, что побольше, и приглашаем разных женщин. На кинопробы. Идиотки. Ну где же вы видели, чтобы кинопробы назначались дома у режиссера? Только у меня с Александром. Обычно это происходит так…
Сцена вторая
Эта зима получилась (не знаю у кого) особенно холодная. Выпавший снег не таял, река Влтава дышала лютой сыростью. Неунывающие лебеди гоняли у Карлова моста уток. Для разогрева. Пока мы добирались до квартиры Александра, трижды заходили в кафе. Два раза выпили горячего пунша, один раз – по бокалу красного вина. Все животное умерило свой пыл. До весны. И только мы с Александром чувствовали себя как лебеди. Намечали погонять уток.
Художественный бедлам в квартире Александр поддерживал постоянно. Везде под руку попадали самые неожиданные предметы. Например, мотоциклетный шлем на унитазе. Или осветительный штатив в ванной. Помнится, тогда я обнаружил женскую туфлю у себя под задницей. Я приподнялся с дивана, взял туфлю и зашвырнул в угол. Александр неодобрительно покачал головой, разыскал на полу женскую туфлю и положил в вазу. Может быть, может быть… Интересная композиция. Только выбросил я туфлю желтого цвета, а Александр поднял – красного. Кто-то отчалил в разных туфлях… Немудрено, если однажды я повесил свой пиджак у Александра в прихожей, а нашел его на девице легкого поведения и совсем на другой улице.
Первая «актриса» заявилась, как мы с ней и договаривались. В семнадцать тридцать. Александр подцепил ее в холле киностудии, где она приплясывала под звуки телевизора. Рядом с ней переминался и разносчик пиццы, не зная, как на это действие посмотреть. То ли как на последние секунды жизни перед ядерной бомбардировкой, то ли как на день открытых дверей в сумасшедшем доме. Девушка подпевала телевизору, притоптывала ногами и раскачивалась из стороны в сторону в музыкальном трансе. Вероятно, «актриса» не прошла на какой-нибудь эпизод в жизни и решила наверстать упущенное время. В ритме рок-н-ролла. Александр расплатился с разносчиком пиццы и предложил девице попробоваться на главную роль в нашем фильме. Та сразу же клюнула. Заглотила наживку, как акула. Ей, вероятно, было все равно – что снимать и где сниматься. Лишь бы оценили. Ну, это мы с Александром можем!
