Книга Карманный атлас женщин - Сильвия Хутник

Вечером пан Мариан заставал в кафе совсем другую атмосферу.

— А кто это тут у меня за стойку лезет, чего ищем? Какие еще соломинки? Вы только подумайте, какой эстет. А вчера нахрюкался, аж пиво у него по рубашке лилось на пол… потом уборки на целую ночь, так насвинячил. Больше чтоб мне за стойку не заходил, тут могу находиться только я, персонал. Если чего надо, подам. Самообслуживание, понимаешь, может, еще сам приборы возьмешь или еду подогреешь. Деловой. Садись там и сиди, а то надрался и ходит по заведению, людей пугает. Вон, садись к пану Мариану, поговори, может, культурнее сделаешься. Или лучше нет, куда тебе, лахудре такому, до него. И как только Мариола тебя выносит, наверняка Бог на небе ей воздаст. Сущее наказание с таким алкашом. А ну, пошел, пошел, не то тряпкой по твоей пустой башке, нечего мне тут прикладываться, это тебе не кушетка. А устал — иди домой. Сам подумай, как все выглядит, если кто со стороны посмотрит: хуже, чем в вокзальном баре. А накурили-то — хоть топор вешай. Ну, пошел, пошел, не стой над душой, не гундось. Уже пять раз от тебя слышала, что я красивая. А в кредит, сам понимаешь, умер — и взятки гладки. Смотри, поганец какой: комплиментами сыплет, а сам закуски тырит. Думает, я такая дура — стою тут и ничего не вижу. А вы, пан Мариан, все это видите и снова к нам приходите. Уж вы-то должны ходить в какое-нибудь заведение, где шоколад пьют. В ресторан при гостинице, что ли. Мы тут для вас, небось, как дикари, да? Неужели не чувствуете, а, пан Мариан? Ведь мы столько лет знакомы — скажите честно, что вы обо всех нас думаете. Что у нас вроде как притон, разве не так? Ах, вы, как всегда, такой любезный, но я все равно не поверю. Ох, стоит вам что-нибудь сказать, так человек сразу светлеет и ему легче на душе становится. Спасибо вам большое за ваше доброе отношение. Вы такой… такой, ну просто слов нет.

Он здесь отдыхал, спасался от полной изоляции в скорлупе своих занятий, привычек и фобий. Только в «Фантазии» он не мыл руки каждые десять минут, потому что мания чистоты здесь его отпускала. Только здесь он мог не прикидываться более твердым и решительным, чем был на самом деле. Если хотел, мог ни с кем не разговаривать, и эта едва уловимая дистанция очень ему подходила. Он чувствовал себя в полной безопасности, как дома, как у себя.

Панипаны часто избегают людей. Они сидят по домам, ходят в магазины самообслуживания и стесняются взглянуть кассирше в глаза. Они вполне осознают свое отличие от остальных, но делают вид, что этого нет, что все в порядке. Они придумывают истории о своей жизни, что они вдовцы, что, мол, несчастная любовь в молодости и вот — психотравма. Что с матерью связаны, что ухаживают за ней и не могут бросить ее ради другой женщины. Что кошечки, собачки, что квартирка маленькая или зарплата низкая. Как тут семью заводить, чувство ответственности должен человек иметь. Некоторые так вживаются в свою выдуманную жизнь, что начинают в нее верить. Один такой говорил всем, что его жена поехала работать в Австрию. Выбрал эту страну, потому что у него там была сестра, от которой часто приходили открытки и посылки. Так что он выставлял всю корреспонденцию на комод, и как зайдет кто-нибудь из соседок, то сразу: «А, вижу-вижу, жена написала, ну и что у нее, когда возвращается?», а этот Панипан входил в роль и начинал вешать лапшу на уши, что все хорошо, бизнес идет замечательно, только вот временная разлука. Но не беда, скоро он сам туда в отпуск поедет, навестит, а сам грустный такой, весь в этих своих мечтаниях. А однажды так разошелся, так кричал, что жена направо и налево изменяет, что он знает от товарища, который встретил ее там, что про собственную фирму она все наврала, а на самом деле работала по борделям и стриптизершей на шесте вертелась. Тело свое, то есть мужнину собственность, выставляла на всеобщее обозрение, а ей за это платили. Какие же, однако, женщины жестокие, вы только не обижайтесь, но и меня поймите — я вне себя, меня обманули. После чего шли уверения, что не все женщины такие, утешения и грустные взгляды, посылаемые при каждом удобном случае. А когда он был в хорошем расположении духа, то радостно докладывал, что приятель наврал, потому что завидовал успехам его супруги, что все хорошо, потому что он с ней поговорил по-мужски по телефону, и она плакала, умоляла, чтобы он поверил ей, что ведь она, она бы никогда, что это ее ранит, унижает. И все по новой. Что же ему теперь, собственной жене, которая в верности поклялась перед алтарем, не верить? А все эти истории Панипан брал из телесериалов. Смешивал их, переплетал польское производство с венесуэльским, что-то там добавлял от себя, и весь дом жил этим. Если бы его да в сценаристы, вот бы было дело. Миллионы, большие миллионы мог бы срубить.

В принципе, можно было бы и о его реальной жизни снять фильм, хоть это и не так просто. Действительно: как все показать, но чтобы без скандального привкуса? Кроме того, и об этом надо сказать со всей прямотой, такие жизни ужасно скучны. Отсутствие ярких событий при одновременном нарушении социальных барьеров — это грубая ошибка пана Мариана. Неужели так трудно жить чуть поинтереснее, с какой-то изюминкой, что ли, с каким-нибудь скандальчиком? Вы позволите, мы заглянем к вам через замочную скважину, когда вы у себя дома, вечером, перед сном. Тогда в человеке пробуждается некая извращенность, странное желание сделать что-нибудь наоборот, вопреки тщательно составленному плану на день. Эдакий щелчок по носу рутинному поведению, щепотка пикантности, маленький грешок.

О, уже его видно. Сидит в кресле, откладывает рукоделие в корзинку и трет усталые глаза. Неудивительно, сегодня он снова провозился с шитвом больше часа. А зрение уже не то, что в молодости. Встает и подходит к шкафу. Достает из него подвенечное платье и прикладывает к себе. Расправляет шлейф, гладит искусно расшитый корсет. Ну вот… расстегивает его и надевает.

Вот мы и пришпилили его, как бабочку. Когда становится темно, пан Мариан одевается в женские тряпки, которые сам для себя шьет.

Но нет. Платье он надел лишь для того, чтобы что-то в нем поправить. Какую-то невидимую пылинку стряхнуть, разгладить складочку, появившуюся от висения в тесноте шкафа. Такой родительский жест, как у Родителя, заботящегося о тряпичных своих детках. Удобно ли им в комнатках, хорошо ли выглядят. Они для пана Мариана единственное утешение, единственные спутники спокойной жизни. Старшая его дочь, Подвенечное Платье, скоро выходит замуж. Это очень волнительно, особенно для любящего отца. В приданое дочурка получит много расшитых салфеток, чтобы хватило для украшения всех уголков кухонной стены. Рядом в шкафу живет сынок — Смокинг. Очень достойный для своих двух лет. Темный материал с едва заметным отливом отражает свет лампочки в прихожей. Очень красивый сынок и послушный. Сколько же надо было всего понашить, чтобы выглядел так солидно и элегантно.

Хуже всего было с пуговицами, за которыми пришлось ехать аж на Брудно. Целая история. Ортопедический корсет сдавливал пана Мариана до потери дыхания. В трамвае он весь сделался мокрый, странным образом скованный, как бы не на своей территории, в состоянии стресса. Возвращался оттуда чуть ли не бегом, только бы побыстрее к себе. Зашел на минуту на могилу родителей, лишь успел шепнуть: «Мамочка, я спешу, у меня покупки», перекрестился торопливо и в трамвай. А в кармане у него были настоящие серебряные, чуть ли не с вицмундира, пуговицы. Каждый может подумать, что это скорее к военной форме, чем к выходному костюму. Однако пан Мариан отличался тонким чувством стиля. Он умел экспериментировать, и смелость никогда не подводила его.