Книга Молодой негодяй - Эдуард Лимонов

Боб замолчал. Эд глядит на приятеля и думает, что сейчас устами Боба глаголет автоматное общество, смесь фарцовщиков и интеллектуалов, автоматный народ высказывает через Боба свое мнение о его и Анны содружестве. Ты себе живешь, а общество следит за тобой и выносит суждения — приговоры, хочешь ты этого или нет. Ну что ж, даже интересно.

— Я, Боб, вправду люблю эту женщину, несмотря на то, что сантиметр, обведенный вокруг ее задницы, сходится на цифре 128, объем бедер больший, чем у кого бы то ни было из моих заказчиков… Народу же из «Автомата», разумеется, трудно понять, почему вдруг появляется молодой человек с окраины города, знакомится с их центровой бабой с репутацией легкодоступной пизды и вдруг начинает с ней жить, и, ко всеобщему удивлению, живет как с женой уже несколько лет…

— Да, — радостно соглашается Боб, — народ удивлен, как Анна может быть такой постоянной.

— Чему еще удивляется народ, Боб? Ну-ка, раскалывайся, что говорят…

— Да я ничего такого не знаю… Всякую хуйню говорят… Одни утверждают, что ты сутенер и что тебя Циля Яковлевна и Анна содержат, другие — напротив — говорят, что ты содержишь Анну и Цилю Яковлевну, и они заставляют тебя шить брюки, шить все больше брюк… — Боб смеется.

— Во-первых, мужчина, живущий за счет женщины, называется альфонс, сутенер — это тот, кто заставляет женщину проституировать. Во-вторых, додуматься до того, что никто никого не содержит, а все живут сообща, и Циля Яковлевна получает свою пенсию, Эд шьет брюки, а Анна работает то в одном, то в другом книжном магазине, народ, конечно, не может. Такая обыкновенная модель жизни нашей семьи их не устраивает, народ хочет страстей и злодейства…

— Не в этом только дело, Эд. Очень уж вы контрастно выглядите. Анна с полуседыми волосами и 128-сантиметровой задницей выглядит старше тридцати, а ты выглядишь куда моложе твоих лет, вы как мать и сын выглядите, вот что! Она рядом с тобой как мать! Поэтому все постоянно пиздят по вашему поводу.

— Недовольны? Да? Я что им, угождать должен? Выбрать себе безмозглую курицу двадцати лет, тощую по моде, красивую и глупую, как девки фарцовщиков? У Анны есть мозги и чувство юмора, во многом благодаря ей я из рабочего парня, Боб, заметь, стал поэтом… Может быть, я и не люблю Анну страстной любовью египетских и индийских фильмов, в моей любви к ней содержится больше товарищества, благодарности и признательности, чем сексуальности, ну и что? Ну их всех на хуй! Корчат из себя ебаное высшее общество. Подумаешь Харьков… Да таких городов в Союзе еще десяток наберется. Уеду на хуй в Москву!

— Что ты разнервничался… Успокойся, Эд! Я лично на твоей стороне. Это твое дело, с кем ты живешь. Я только честно тебе скажу, мое мнение такое, что ты с Анной долго не проживешь…

— Пока что мы собираемся в сентябре переезжать в Москву вместе.

— Серьезно? Ну и дурак будешь. Один ты спокойно познакомишься там с москвичкой, женишься и пропишешься. Вместе, оба без прописки, вы там пропадете на хуй или вернетесь.

— Не пропадем. У Анны в Москве есть друзья…

— Эд! Негодяй! — злая Анна Моисеевна Рубинштейн, легка на помине, появляется из-за скамейки. Неизвестно каким образом она сумела зайти к ребятам в тыл. Недобрая улыбочка на губах, сумка в руке, приближается Анна, пятнышки пота видны на розовом платье вокруг подмышек. Не успокоилась. К сожалению. Хитрая, пересекла Сумскую вне их поля зрения, и теперь надвигается, грозная. Дядя Вася Чапаевец вдруг меняет мелодию и играет бравурный марш…

— Бежим! — шепчет Эд Бобу. Они вскакивают и несутся изо всех сил по аллее, идущей параллельно Сумской. У большой умирающей райской яблони, тучно завешанной маленькими красными райскими яблочками, они сворачивают и бегут в глубь парка.

— Эд! Стой! Стой! Негодяй… — Анна Моисеевна некоторое время трусит за ними, но скоро отстает. На высоких каблуках и при ее весе бег по пересеченной местности — нелегкое занятие. — Сволочь, молодой негодяй! Сволочь! Ну, ты придешь домой, и найдешь закрытую дверь… Сволочь… — бурчит Анна Моисеевна, садится на скамью под райской яблоней, открывает сумку, вынимает оттуда зеркальце и тюбик помады, подкрашивает губы. Затем несколькими движениями расчески придает волосам форму. Трет нос. Загорелое лицо Анны Моисеевны на фоне розового платья смотрится свежо, и аквамариновые глаза плещутся в зеркале, полном солнечного света. — Привет, Анютка! Страдалица! — говорит Анна себе и улыбается. В конце концов, все не так плохо. И, пожалуй, молодой негодяй не трахается с коровой Ирмой. Молодой негодяй — гуляка, как и его друг Генка, но не по этому делу. Не по женщинам специалист. Молодой негодяй специалист по стихам, и он гуляка. За все время совместной жизни Анне не удалось поймать молодого негодяя на измене. Очень возможно, что он ей и не изменяет совсем. Или если изменяет, то немного. Анна пудрит чуть-чуть нос пудрой для загара и опять улыбается себе. — Вот, Анютка, как он змеем вкрался в твою жизнь. Жила ты себе, горя не знала, веселой девушкой была. И пришел заводской парень, «хазэрюка» — называет таких тетка Гинда, подстриженный как в армии, с голой шеей, стал сидеть в углу, смотреть на тебя тяжелым взглядом и молчать. Потом выяснилось, что у него большая близорукость и он даже тебя не видит. — Эд, надень очки и посмотри на меня в очках, может быть, я не такая красивая, как тебе кажется без очков? — сказала я ему. Он не надел…

Анна встает, оправляет платье. Впервые заметив над собой яблоню, заинтересованно смотрит на нее. Встает на скамейку, срывает несколько яблок. Умащивается на скамье опять. Кусает яблоко. — Фу, гадость какая! — выплевывает откушенный кусок. — Молодой негодяй изнасиловал тебя собой, Анюта. Ты ведь совсем не желала жить с ним, ты была вполне удовлетворена своею жизнью свободной женщины, с кем хотела, с тем и спала. И ведь он тебе даже и не нравился с самого начала. Армейский какой-то он был. Недаром, видимо, папа офицер у него. Яблочко от яблони… — Анна поднимает голову и смотрит на яблоню, вверх. — Украинский мальчик с окраины. И чего в нем хорошего? Глаза — мама спичкой проколола, рот — как куриная жопка. Нос как у Марлен Дитрих… Но упрямый какой! Всех пересидел и выжил. И Толика Кулигина. И бедного художника-беспредметника Толика Шулика побил… — лицо Анны принимает нежное выражение, — бедный красивый Толик, седой в девятнадцать лет… Эд ударил его и вытолкал за дверь, чтобы остаться со мной… — Анна расчувствовалась, отклонилась на спинку скамьи, тень яблоневой ветки покрыла ей лицо.

— Эй, Анюта, ты спишь или мечтаешь?

— Ганна Мусиивна ловят кайф, я так понимаю.

Анна открывает глаза. Большие губы, прищуренные глаза, из них — всегда струится в мир насмешка, русское широкое лицо, — ее лучшая подруга Вика Кулигина стоит перед Анной в белой юбке и шелковой кремовой блузке, как новобрачная. Рядом ее давний любовник и друг бывшего мужа — красавчик Леня Брук. Точнее, он один из любовников, потому что в количестве мужчин Вика себя не ограничивает. Бело-рубашечный, чернобровый, темные брюки — Леня как спустился с экрана кинотеатра, демонстрирующего арабский фильм.

— Ой, Викуля! Как я рада, что тебя встретила! — Анна радостно вскрикивает. — Вы куда же направляетесь?