Книга Улей - Камило Хосе Села

Дома она помогает матери и сестренке Хуаните, которые делают вышивки на продажу.

Матильдите тридцать девять лет.

Как уже знают читатели «Херувима-миссионера», у доньи Виси и дона Роке три дочери: все три юные, хорошенькие, все три немного дерзкие и легкомысленные.

Старшую зовут Хулита, ей двадцать два года, она красит волосы в рыжий цвет. Со своей пышной волнистой шевелюрой она похожа на Джен Гарлоу.

Среднюю зовут, как мать, Виси, ей двадцать лет, она шатенка с глубокими мечтательными глазами.

Младшую зовут Эсперанса. У нее есть официальный жених, который бывает у них в доме и беседует с отцом о политике. Эсперанса уже готовит себе приданое, недавно ей исполнилось девятнадцать.

Старшая, Хулита, в последнее время ходит сама не своя — влюбилась в одного кандидата в нотариусы, он совсем вскружил ей голову. Зовут парня Вентура Агуадо Санс, уже семь лет — не считая военной поры — он безуспешно пытается получить место нотариуса.

— Послушай, сынок, ты бы покамест хоть в отдел регистрации подавал, — советует ему отец, сборщик миндаля в Риудекольсе, в окрестностях Таррагоны.

— Нет, папа, это несолидно.

— Но ты же сам видишь, сынок, в нотариальную контору тебе и чудом не устроиться.

— Не устроиться? Стоит только захотеть! Главное — получить место в Мадриде или в Барселоне, иначе нет смысла стараться. Лучше уж совсем отказаться от этой идеи. Нотариус пользуется авторитетом, и это очень важно, папа.

— Да, конечно, но… А Валенсия? А Севилья? А Сарагоса? Тоже неплохие города, я думаю.

— Нет, папа, у тебя в корне неправильная точка зрения. У меня ведь и конкурсное сочинение готово. Но, если хочешь, я могу отступиться…

— Нет-нет, сынок, не ломай себе жизнь. Продолжай, раз начал! Ты в этих делах лучше разбираешься.

— Спасибо, папа, ты человек разумный. Мне очень повезло, что я твой сын.

— Возможно. Любой другой отец уже давно послал бы тебя ко всем чертям. Да ладно, я и то частенько говорю себе, а вдруг ты в самом деле станешь когда-нибудь нотариусом!

— Не в один час была взята Самора, папаша.

— Верно, сынок, но, видишь ли, за семь с лишним лет можно уже было построить рядом другую Самору. Разве не так?

Вентура усмехается.

— Я буду нотариусом в Мадриде, не сомневайся, папа. Хочешь «Лаки»?

— Чего?

— Сигарету.

— Ишь ты! Нет уж, я предпочитаю свой табачок.

Дон Вентура Агуадо Деспухольс убежден, что его сын, который курит, как барышня, сигареты, никогда не станет нотариусом. Все нотариусы, сколько он их видел, — это люди серьезные, степенные, осмотрительные, основательные, и курят они развесной табак.

— Ты Кастана уже выучил на память?

— Нет, папа, не на память, это производит плохое впечатление.

— А кодекс?

— Выучил. Можешь спросить что хочешь, с любого места.

— Да нет, я только так, из любопытства.

Вентура Агуадо Санс вертит отцом, как ему вздумается, морочит ему голову «конкурсным сочинением» и «в корне неверной точкой зрения».

Вторая из дочерей доньи Виси, юная Виситасьон, недавно поссорилась со своим парнем — они встречались целый год. Прежнего ее поклонника зовут Мануэль Кордель Эстебан, он студент-медик. Теперь она уже с неделю ходит гулять с другим, тоже студентом-медиком. Король умер, да здравствует король!

У Виси в любовных делах тонкая интуиция. В первый день она с невозмутимым видом разрешила своему новому спутнику пожать ей руку, уже когда они прощались у дверей ее дома, — в тот вечер они выпили чаю с пирожными в ресторане «Гарибай». На второй день она позволила взять себя под руку, когда переходили улицу, — в этот раз они немного потанцевали и выпили по коктейлю в «Касабланке». На третий она покорно дала держать свою руку весь вечер — они ходили в кафе «Мария-Кристина» и, молча глядя друг на друга, слушали музыку.

— Начало любви между мужчиной и женщиной — самый волнующий момент, — осмелился он сказать после долгих размышлений.

На четвертый девушка не сопротивлялась, когда он взял ее под руку, — она как бы не заметила этого.

— В кино? Нет, в кино — завтра.

На пятый, в кино, он, будто невзначай, поцеловал ей руку. На шестой, в парке Ретиро, она с потрясающим хладнокровием уклонилась от объятий под выдуманным предлогом, предлогом женщины, уже наводящей свой подъемный мост.

— Нет-нет, пожалуйста, не надо, я прошу тебя, я не захватила губной помады, нас могут увидеть…

Она тяжело дышала, ноздри ее трепетали. Ей стоило больших усилий сдержать себя, но она подумала, что так будет лучше, изысканней.

На седьмой, в ложе кинотеатра «Бильбао», он обнял ее за талию и прошептал на ухо:

— Нас здесь никто не видит, Виси… дорогая моя Виси… жизнь моя.

Она, уронив голову на его плечо, проговорила тоненьким, еле слышным голоском, который прерывался от волнения:

— Ах, Альфредо, как я счастлива!

У Альфредо-Ангуло Эчеварриа застучало в висках, закружилась, как в горячке, голова и сердце учащенно забилось.

«Это надпочечники. Да, это надпочечники выделяют избыток адреналина».

Третья из дочерей, Эсперанса, быстрая, как ласточка, робкая, как голубка. Есть, конечно, и у нее свои штучки, но она знает, что ей к лицу роль будущей супруги, — она говорит мало, нежнейшим голоском, всем повторяет одно и то же:

— Как ты хочешь, я сделаю все, как ты хочешь. Жених Агустин Родригес Сильва старше ее на пятнадцать лет, он владелец аптеки на улице Майор.

Отец девушки в восторге, будущий зять кажется ему человеком достойным. Мать тоже счастлива.

— Представьте себе, мыло «Ящерица», то самое, довоенное, которого нигде не достанешь, и вообще все, что бы я ни попросила, он моментально для меня раздобудет.

Приятельницы глядят на нее с завистью. Вот счастливая женщина! Мыло «Ящерица»!

Донья Селия гладит простыни, вдруг раздается телефонный звонок.

— Кто говорит?

— Донья Селия, это вы? Говорит дон Франсиско.

— Привет, дон Франсиско! Что скажете хорошенького?

— Да ничего особенного. Вы будете дома?

— Да-да, вы же знаете, я домоседка.

— Прекрасно, зайду к вам часиков в девять.

— Когда хотите, вы же знаете, я вам всегда рада. Позвонить еще кому…

— Нет, никому не звоните.

— Ладно, ладно.

Донья Селия повесила трубку, прищелкнула пальцами и пошла на кухню выпить рюмочку анисовой. Бывают же такие удачные дни. Плохо, конечно, что выпадают и несчастливые, когда все идет вкривь и вкось, ломаного гроша не выручишь.