Книга Путь Никколо - Дороти Даннет

Помолчав немного, он огляделся по сторонам с ядовитой улыбкой на устах.

— А если вы думаете, что нам с ним драться недостойно, из-за того что я более опытный боец, то уверяю вас, что не стану поднимать на подмастерья рыцарский клинок. Он может выбирать то, к чему привык. Палку, дубину, весло… Я готов сразиться с ним любым оружием.

Послышались одобрительные возгласы. Асторре заметил:

— А что, справедливо, ведь у шотландца дырка в боку. Это возмутило Юлиуса.

— Да там нет ничего, взгляни. Даже кровь не идет. Асторре, Клаас не умеет драться.

— Драться все умеют, — раздраженно возразил капитан. — Он вдвое крупнее этого красавчика, и моложе. К тому же это он уронил мой кубок.

Так что от Асторре помощи ожидать не приходилось, а больше некому было остановить это безумие. Знатные господа и старшие офицеры корабля благоразумно удалились с палубы; лучники не получали никаких приказов и проявляли к происходящему лишь обычное любопытство случайных зевак. Не осталось также никого из городских чиновников, которые могли бы предотвратить несправедливость. Так что лишь Юлиус с Феликсом пытались разубедить Асторре и Лионетто принимать участие в этом поединке.

Что касается Лионетто и Асторре, то, будучи профессиональными наемниками, они ничего не имели против того, чтобы прикончить, изувечить или каким-то иным способом извести своего соперника, но только не в драке один на один, как какие-нибудь школяры.

Это сделало бы их всеобщим посмешищем. Есть и иные, куда более взрослые способы достичь цели.

Поэтому каждый из них был рад усесться на место, в окружении своих сторонников, покуда пространство между ними спешно освобождали от мешков и ящиков, а кто-то, отыскав два сломанных весла, выравнивал их по длине, чтобы они могли исполнить роль дубинок в поединке на пикардийский манер.

Конечно, такая драка не стоила пари, но все же годилась, чтобы поразвлечься, как привыкли это делать наемники в лагере. Лионетто было наплевать на шотландца, которого он считал расфуфыренным глупцом, особенно в такие минуты, как сейчас, когда раздевшийся до чулок, дублета и тонкой рубахи боец, даже в глазах самого Лионетто, выглядел куда привлекательнее капитана наемников.

Тем не менее, вне всяких сомнений, боец Лионетто выглядел куда лучше, чем тот, кто должен был драться вместо этой свиньи Асторре, — перепачканный в краске босоногий ремесленник. Да этот парень похож на филина на дереве, под которым собралось пятеро стрелков из лука!.. Кто-то завопил: «Вперед!», и они начали без всяких церемоний. Их дубинки были шести футов в длину, довольно тяжелые. Шотландец снисходительно усмехался, и не без причины. Хотя он не имел преимущества в росте или весе, да и сложения был куда более изящного, но на его стороне были долгие годы тренировок и умения, которых не доставало подмастерью. Точно так же, как тогда, на канале, один держался как вельможа, другой — как деревенщина. Клаас только успевал повести широкими плечами и сделать замах, как соперник успевал пробить оборону, чтобы пырнуть его в бедро или с силой обрушить тяжелый шест на плечо или на локоть.

Именно таковы были первые цели Саймона лишить Клааса возможности держать и направлять оружие. Так что он бил и бил по рукам и по посиневшим от краски мозолистым пальцам, сжимавшим шест.

Милорд Саймон, прекрасно питавшийся, никогда не прекращавший тренировок, был в великолепной форме, как молодой лев. Мышцы на его плечах и на спине бугрились под тонким полотном. Свободно закатанные рукава обнажали мощные руки фехтовальщика, а тонкие чулки обтягивали крепкие бедра и икры классических очертаний. Кожаные подошвы чулок давали возможность не поскальзываться даже на неровных булыжниках и выполнять любые фехтовальные приемы, заканчивавшиеся каждый раз точным ударом по чувствительным местам противника; но никогда — настолько сильным, чтобы выбить шест у того из рук.

Он намеренно тянул время. Для Юлиуса, который немного владел мечом, болезненно очевидным был тот факт, что любой удар подмастерья его враг предугадывает с легкостью. Небрежно, снисходительно улыбаясь и отпуская ехидные реплики, Саймон опытным взором наблюдал за юнцом, отмечая малейшие изменения в дыхании Клааса, в том, как он держит ноги, плечи, подмечая малейшее движение его ресниц.

Затем Клаас делал выпад или наносил удар с размаху, и Саймон с легкостью отражал их все, после чего его шест наносил очередную рану. По суставам, по костяшкам пальцев, один раз прямо в грудь, так, что у подмастерья перехватило дыхание. Один раз — наискось по голове, так что Клаас даже зашатался, и лишь благодаря какому-то животному инстинкту успел вовремя уклониться от повторного удара, который наверняка свалил бы его с ног.

Голова у него была крепкая, это уж точно. Когда он выпрямился, то вновь вполне пришел в себя, и на сей раз было видно, что он кое-чему научился. Теперь он не махал своей палкой беспорядочно, и не пытался вертеться ужом, а наблюдал за противником, тщась угадать направление следующего удара.

Пару раз ему повезло. Дважды Саймон проявил небрежность, и тяжелый шест Клааса нанес удар: в плечо и по запястью, так что вельможа отскочил с шипением, и вернулся в круг, лишь когда вновь смог держать оружие в руках.

Человек более опытный не дал бы ему времени прийти в себя, но у Клааса не было для этого ни сил, ни умения. Драгоценные секунды он потратил на то, чтобы встряхнуться, и Юлиусу показалось, будто он осматривает собственное тело и все мышцы, подобно полководцу, проводящему смотр войск, прежде чем призвать их под свои знамена. Тем не менее, все это время он пристально наблюдал за Саймоном, и когда шотландец начал очередной бросок, впервые за все время Клаас успел опередить его, и дубинки с треском столкнулись, опустились, а затем расцепились.

Но после этого Саймон стал осторожнее, и даже если Клаас чему-то успел научиться, это не спасало его от новых и новых ударов, настигавших с самых неожиданных сторон. А ведь Саймон еще даже не начал выдыхаться. На губах у него по-прежнему играла усмешка, а сквозь стиснутые зубы он то и дело выплевывал очередное оскорбление.

Сам Клаас не проронил ни слова. Этот неумолчный болтун и насмешник, способный подражать кому угодно, теперь с трудом ковылял, а не плясал, и оступался, вместо того, чтобы ловко увертываться. От ударов по костяшкам рука распухла и почернела, на бедрах и на предплечьях почти не осталось живого места, а Саймон тем временем с презрительным видом двинулся вперед, совершил обманный выпад и обломанным концом шеста разорвал рубаху на груди у Клааса, оставляя на коже красные ссадины.

Невежа с манерами, как у девчонки, позор для своего отца…

— Прекрати это! — заявил Феликс. — Асторре, я приказываю, останови эту драку, или я сам.

Но толпа не желала, чтобы они останавливались. Конечно, всем нравился Клаас, а к шотландцу никто не испытывал теплых чувств, но когда два парня дерутся, это всегда добрая забава, даже лучше, чем на Карнавал, когда герцог выпускает на площадь слепцов, чтобы те убегали от диких свиней. «Убей его!» — закричала какая-то женщина Саймону.