Книга Странствия хирурга: Тайна затворника Камподиоса - Вольф Серно

Витус улыбнулся:

– То, что однажды это снадобье помогло и мне.

НАЕМНИК МАРТИНЕС

Ты, дружище, спишь с открытыми глазами, не то бы заметил, что это моя еда. Закажи себе чего-нибудь.

15 июня того же года некий человек, тяжело ступая, шел по улице Сан-Антонио, которая с южной стороны прямиком вела в центр Досвальдеса. Было далеко за полдень, солнце вот уже больше часа немилосердно пекло, и на небе – ни облачка. Мужчина остановился, чтобы немного передохнуть. Последние сто пятьдесят миль он проделал пешком, устал и чувствовал себя вконец разбитым. Неподалеку от Гвадалахары его лошадь сломала переднюю ногу, и ее пришлось пристрелить. В последний раз путник принимал горячую пищу три дня назад в монастыре, где братья-цистерианцы накормили его досыта. Желудок давно урчал, что отнюдь не улучшало его настроения. На дороге пыль стояла столбом. Путник кашлял и отплевывался. В нескольких сотнях метров от дороги он увидел скромные домики – то была окраина Досвальдеса.

– Хотел бы я знать, что ожидает меня в этом захолустье! – громко проговорил он и, сняв берет, утер им пот со лба. Это был красивый берет из красного и зеленого шелка, который знавал и лучшие времена. Длинное перо цапли, весело покачивающееся на правой стороне берета, не могло скрыть, до чего он поношен.

– Самое время, чтобы Хуан Мартинес в очередной раз заглянул в таверну, съел бы что-нибудь подходящее и выпил бы, – снова заговорил он вслух сам с собой. Лихо нацепил берет и зашагал дальше.

Походка целеустремленная, внешний вид – молодцеватый, рот – узкогубый, мужественный, черты лица – резкие, соответствующие твердости его характера. Мартинесу уже стукнуло сорок, но выглядел он моложе. Многие женщины сочли бы его даже красивым, если бы не правый глаз. Хуан ничего им не видел, и это замечал каждый, потому что глаз напоминал очищенное вареное яйцо.

Зрение Мартинес потерял не в результате несчастного случая, а в силу своей профессии: он был наемным солдатом, и ему часто приходилось бывать в бою. Только сейчас весь его опыт оказался никому не нужен, потому что в эти дни не было спроса на твердую руку и верный клинок. Он невольно погладил свою старую шпагу. Ее выковали в Толедо, и сталь клинка была такой прочной и острой, что этой шпагой Мартинес мог бы разрубить кольчугу.

Он приближался к городку. Его подстегивала мысль о куске хорошо прожаренного мяса и стаканчике-другом выпивки. Дойдя до первых домов, он забросил узелок, который до того нес в руке, за плечи, и стал пытливо вглядываться в открытые окна домов, но нигде не видел ни души. «Что стряслось в этом захолустье? – подумал он. – Чума здесь прошла, что ли?» Медленно продолжая свой путь, он надумал воспользоваться моментом и оглядеть заброшенные дома...

Еще через полчаса Мартинес оказался в конце улицы Сан-Антонио и понял, почему дома пусты, а горожан словно ветром сдуло: на Пласа д'Иглесиа должны были сжечь преступника. Это зрелище притягивает людей так же, как мух сырое мясо. Были предприняты и обычные меры предосторожности: алебардщики перегородили выходы на площадь со всех сторон. Они приглядывались к Мартинесу, а тот принял самый невинный вид. Он сразу заметил, что на городских харчах все они раздобрели и словно обмякли. Его левый глаз внимательно ощупывал собравшихся на площади, которая была до того запружена народом, что казалась сплошной черной массой. Может, это и лучше: в толпе сделать так, чтобы чей-то кошелек поменял хозяина, большого труда не составит. Кроме жалких медяков и нескольких серебряных монеток – самых мелких, конечно, – у него в карманах было пусто.

«Голытьба все они!» – недобро подумал Мартинес. Нет у них ничего такого, ради чего стоило бы рисковать. Он решил, что просто посмотрит аутодафе, как все, а предпринимать ничего не будет. На площади в пятьдесят квадратных футов шла подготовка к казни Слева возвышалось здание церкви с отдельно стоявшей колокольней, а перед ним – небольшое здание о трех окнах. Скорее всего, дом священника. Справа, на самом краю площади, возвышалось покрашенное белой краской здание, на котором висела табличка с надписью: «АЛЬКАЛЬД». Прочесть этого слова Мартинес не мог, но причудливая готическая вязь букв и вид здания свидетельствовали, что в нем проживает кто-то из городского начальства, скорее всего, градоначальник.

А немного позади резиденции градоначальника стоял самый красивый дом на всей площади: внушительного вида особняк с тянувшимся вдоль него изумительным садом. Хозяин дома построил его в чисто мавританском стиле. Перед домом люди, как на естественном возвышении, стояли на мосту, переброшенном через речку Пахо. Остальных зевак алебардщики постоянно оттесняли, потому что поближе к помосту положено было находиться членам комиссии инквизиции. Здесь же был сооружен помост и установлен флагшток.

На небе появились первые тучки, которые принес с собой юго-западный ветер. Лениво заколыхался государственный флаг Кастилии. В двадцати шагах от флагштока в землю воткнули два деревянных столба, и перед каждым из них навалили целую кучу поленьев и хвороста – для костров.

Над площадью повис выжидательный гул толпы. Сквозь цепь часовых проскользнул шут, который тут же принялся кувыркаться перед вбитыми в землю столбами. Зеваки смеялись над ним, кое-кто из алебардщиков тоже. Воспользовавшись возможностью, разгорячившийся шут начал вышагивать парадным солдатским шагом перед самим помостом. Мартинеса это тоже позабавило. Наконец-то есть на что посмотреть! Алебардщики и не думали прогонять шута...

На Локалито был камзол с красной левой и желтой правой полами, а обтягивающее ноги трико повторяло это сочетание зеркально наоборот. Рукой он указывал на то место, где у людей – у некоторых! – бывает сердце: «Вот здесь я колдун... Втайне от всех!» А потом указал на правую часть груди: «А вот здесь я педераст... Как я влюблен!»

Зеваки хохотали и хлопали в ладоши. Шут начал быстро бить ладонями то по правой, то по левой ноге, подпрыгивать и в такт этим прыжкам выкрикивать:

Я то колдун,

А то педрило,

То еретик,

А то блудник, –

Я колдую и блужу,

Поколдую – поблужу...

Он перестал кричать и театрально раскланялся, громко говоря:

– И я, конечно, заслужил бы смертной казни... – он нарочито умолк перед эффектной концовкой, – ...не будь я шутом и дураком!

На какую-то долю секунды толпа затаила дыхание. А потом раздался громовой хохот.

Шут быстро снял свой колпак и начал обходить с ним толпу. Люди подавали щедро.

– Спасибо! Благодарю вас, люди добрые!

– Уберите шута! – прервал всеобщее веселье привыкший приказывать голос.

Незамеченный Мартинесом и толпой из церкви вышел инквизитор. За ним следовали священник и писцы.

– Аутодафе – это не шутка и не представление, – инквизитор поискал глазами кого-то. – Кто отвечает за охрану?

– Ваше преосвященство?.. – командир алебардщиков приблизился к нему, чеканя шаг.