Книга "Я ходил за линию фронта". Откровения войсковых разведчиков - Артем Драбкин

— Конфликты между солдатами были часто? Могли они решаться с помощью оружия?

— Такое исключено полностью, я о таких случаях никогда не слышал. В нашей роте коллектив был очень дружный и сплоченный. Серьезных конфликтов я не помню.

— Вам довелось общаться с командованием дивизии. Что это были за люди, пользовались они у солдат уважением?

— Командиром нашей дивизии с 1941 года и до конца войны был генерал-майор Глебов. Очень опытный, грамотный офицер, еще за бои на Халхин-Голе у него было два ордена Боевого Красного Знамени. За бои на Висле он был удостоен звания Героя Советского Союза. Его заместители менялись, например, после освобождения Белоруссии к нам прислали Героя Советского Союза генерал-майора Дука, который был командиром партизанской дивизии. Командование дивизии пользовалось авторитетом у солдат, но не всегда у начальства. Одно время, например, у нас начальником штаба дивизии был кавказец, наверное чеченец. Но его вскоре заменили, наверное из-за его национальности. Это был едва ли не единственный кавказец, с которым я сталкивался на фронте, так как нашу дивизию часто пополняли представителями народов Средней Азии и ни разу кавказцами.

— Были случаи, чтобы разведчики из вашей роты попадали в плен к немцам?

— Всего один раз у нас был такой случай. На Украине, возле города Новоодесса, форсировали с ходу Южный Буг и захватили небольшой плацдарм. Наши артиллерия и танки отстали, а немцы контратаковали, и пехота не выдержала. Группе наших разведчиков поручили остановить бегущую пехоту. Но сделать это не удалось, их отбросили к самой реке, а одного из наших разведчиков завалило в окопчике, когда по нему проехал немецкий танк. Ночью он очухался и пошел в село, так как мы уже стояли там до этого в одной из хат. Он нашел этот дом и спрятался там под кроватью, чтобы переждать день, а ночью попытаться перейти линию фронта, но его нашли. В плену он представился простым пехотинцем, и ему поверили, поскольку в том бою попало в плен до сотни наших солдат. Его не расстреляли и даже оставили работать при кухне, где он колол дрова, чистил картошку. А в одну из ночей, во время немецкого отступления, когда его заставили нести ленты к пулемету, он с этими коробками перешел через линию фронта как раз на участке нашей дивизии. Он успел попасть к нам в роту и рассказать обо всем, что с ним случилось, но его, конечно, сразу забрали в особый отдел, и больше мы его никогда не видели и не знаем его дальнейшей судьбы… Мы ничего не могли для него сделать.

— Со «штрафниками» доводилось сталкиваться?

— «Штрафниками» нас не пополняли. Был случай на Шерпенском плацдарме, когда мы ходили в «поиск» вместе с группой из «штрафников». Но они оказались слабо подготовлены, сильно шумели, немцы нас обнаружили и обстреляли. Мы вынуждены были отойти, не выполнив задания. Несмотря на это, те из «штрафников», кто был ранен при отходе, были реабилитированы как «искупившие кровью», зато нас ругали за невыполнение задания…

— А с «заградотрядами» вы встречались?

— За все время моего пребывания на фронте с «заградотрядами» мне ни разу не довелось столкнуться. На Украине я попал госпиталь, а после него всех выздоравливающих направляли в запасной полк, я же твердо был намерен вернуться в свою роту. Поэтому, не дожидаясь выписки, без документов, я пешком отправился в свою часть. Меня, конечно, могли задержать, и у меня точно были бы неприятности, но мне повезло, и я успешно дошел до своей роты и продолжил воевать.

О том, что «заградотряды» в спину стреляли нашим войскам, я ни разу не слышал.

— Вам довелось воевать только против немцев?

— Мне довелось воевать против немцев, а в Молдавии и против румын. Немцы, конечно, были хорошие солдаты. Дисциплина у них была на самом высоком уровне. Стойкие, умелые, знающие свое дело солдаты. Но тут, конечно, нужно учитывать и период войны. В 1943 году они были заметно наглее, и даже пленные солдаты вели себя вызывающе, а в конце войны они и в плен легче сдавались. Взять тот же эпизод, когда я вел переговоры о сдаче в плен с немцами в Познани. В 43-м они бы и близко меня не подпустили, расстреляли бы на месте… А тут и выслушали, и капитулировали.

Румыны по сравнению с немцами были заметно слабее подготовлены и вооружены. Моральных стимулов воевать у них тоже не было, и поэтому они, конечно, сражались гораздо хуже немцев.

— С «власовцами» вам доводилось сталкиваться?

— Возле Днестровского лимана запомнился такой случай. Кавалерийская дивизия из корпуса Плиева совершала рейд по тылам фашистов, а отходившие из Одессы немецкие войска прижали ее к самому лиману и здорово потрепали. Один из кавалеристов был пленен «власовцем», который прекрасно понимал, чем закончится война. Он убил нашего кавалериста, забрал документы и переоделся в его форму. Когда наша дивизия освободила эту деревню, к нам обратилась местная жительница: «Это предатель. Он жил в моем доме». Мы его, конечно, арестовали, и на допросе он во всем признался, но его передали в вышестоящий штаб, и чем закончилась эта история, я не знаю.

Ненависть, конечно, к «власовцам» была огромная. То, что «позволительно» было немцам, нашим предателям не прощалось. Но случаев расправы над ними я лично не видел.

— Вы были два раза контужены и один раз ранены.

— Ранен я был легко. Первый раз меня контузило возле села Долненькое в Харьковской области. Мы попали под сильнейшую бомбежку, говорят, что немцы нас тогда бомбили силами трех авиаполков. Пару дней пришлось провести в медсанбате.

Второй раз меня контузило на Зееловских высотах. Я был на самой вершине, в немецком окопе в форме подковы, докладывал по телефону командованию дивизии обстановку на поле боя. Наша артиллерия вела заградительный огонь, и снаряд попал в другой край окопа. Мне, конечно, крупно повезло, меня только не сильно контузило, а двух других разведчиков, которые были со мной, ранило осколками наших же снарядов.

Тут я бы вот что хотел добавить. Был приказ, что раненые должны добираться до санбата самостоятельно и с оружием, а помогать им запрещалось. Но это же было неосуществимо на практике изначально! Конечно, за выполнением этого приказа следили весьма формально, но все равно бывали очень печальные случаи. Помню, мы видели пехотинца, которого ранило в лицо, и он ничего не видел. Он шел в медсанбат, но забрел в лесочек и, ослепший, окровавленный, натыкался, бился головой о деревья, а помочь ему, сопроводить его, мы не могли….

Помню, что я тогда думал примерно так: уж если меня покалечит, то пусть лучше мне оторвет ногу, так как с целыми руками я смогу работать и не быть обузой.

— Многонациональный состав армии, по-вашему, это хорошо или плохо?

— Тут не от национальности зависит. Конечно, когда в пехоте пополнение из Средней Азии почти не понимало русского языка и было плохо подготовлено, то с такими солдатами, естественно, тяжело было успешно решать поставленные задачи. Сколько было таких случаев, когда одного из новобранцев ранят или убьют, а его товарищи вокруг него собираются, и их сразу «накрывали»… Но у нас в разведке прекрасно воевали люди самых разных национальностей: узбек Исмаил Юнусов, казах Анатолий Курманов и многие другие. Или, например, был у нас в роте бурят Бата Дамчеев, прекрасный воин и товарищ. Полный кавалер ордена Славы. Вначале он был снайпером, уничтожил много фашистов, а потом перешел к нам в разведку. Все они хорошо говорили на русском языке, были отлично подготовлены, поэтому и воевали прекрасно.