Книга Бегом с ножницами - Огюстен Берроуз

— Привет, — произнес рядом с кроватью чей-то голос.

Он звучал близко, но его обладатель не стоял надо мной.

— Ты проснулся? — Голос принадлежал мужчине.

Я посмотрел туда, откуда он шел, и увидел голого человека в зеленом остроконечном праздничном колпаке: скрестив ноги, он сидел на соседней кровати. Реализм моего сна производил впечатление. Отчетливо виднелись даже черные волоски над коленными чашечками.

— Я Кевин, — представился человек.

Комната постепенно проникала в мое сознание — лампы дневного света над головой, серый металлический шкаф у противоположной стены, решетки на окнах. Я начал понимать, что это не сон. Попытался сесть, но грудь словно придавило свинцовой плитой — не шевельнешься.

Голый человек в остроконечном колпаке подошел к моей кровати и остановился. Член его болтался в нескольких дюймах от моей руки, и я испытал острое желание схватить его — в качестве теста на реальность происходящего.

— Ты, что ли, пытался наложить на себя руки, а? — Он почесался. — Пить хочешь?

И тут я все понял. Очевидно, я в сумасшедшем доме. Пришло смутное воспоминание о процедуре чистки желудка.

Нечто подобное со мной происходило, когда мне было шесть лет. Я съел воскового Санта-Клауса с рождественской елки, и пришлось срочно везти меня в больницу в Спрингфилде. Так что второй раз в жизни подобие Санта-Клауса оказывалось причиной моего болезненного состояния и необходимости определенных медицинских процедур. Я кивнул.

Он отошел от моей кровати, открыл дверь и крикнул куда-то в коридор:

— Новенький проснулся и хочет пить!

Через несколько секунд появилась сестра. На подносе она несла маленький бумажный стаканчик.

— Как ты себя чувствуешь? — Вопрос прозвучал неожиданно резко.

— Устал.

— Неудивительно, — заметила она. — Если проглотить полфлакона валиума и полбутылки виски, то сразу устанешь.

Казалось, медсестра настроена враждебно. Тем не менее она протянула мне стаканчик с чуть теплой водой.

Я проглотил ее одним глотком. Вода отдавала ржавчиной. Потом я спросил:

-Где я?

— Ну, начнем с того, что ты жив. — Она обернула вокруг моей руки манжету и начала мерить давление. — Полагаю, это плохая новость. А хорошая новость заключается в том, что ты в больнице, где тебе могут по-настоящему помочь.

Она посмотрела на Кевина:

— А ты сними колпак и надень на себя что-нибудь.

Она ушла, а Кевин надел больничный халат и наклонился ко мне:

— Сестры и доктора — они здесь все ненормальные. Он заметил, что я смотрю на колпак, который все еще торчал на его голове, и, снимая его, рассмеялся:

— Они тут устраивали небольшую вечеринку по поводу дня рождения одной девицы. Ей исполнилось что-то около миллиона с небольшим. А сестра — черт с ней, пусть говорит.

Мне удалось сесть, хотя в голове отчаянно стучало.

— Что это за больница?

—Дурдом. — Он состроил сумасшедшую гримасу. Мне захотелось пройтись чтобы хоть немного проветриться. Я срочно нуждался в свежем воздухе.

— Где здесь выход? И где можно пройтись?

Он засмеялся:

— Ты отсюда не выйдешь. И не пройдешься. Это закрытая палата, детка.

«Ну, хоть не школа», — подумал я.

Кевин сказал, что он сидит здесь, потому что хотел покончить счеты с жизнью.

— Правда? — удивился я.

Он кивнул.

— Почему?

— Потому что жизнь — дерьмо, — объяснил Кевин. — Родители заставляли меня ходить в школу, которую я ненавидел. Заставили жениться девушке, которую я не люблю. Такое чувство, что вся моя жизнь, в девятнадцать лет, уже расписана и разложена по полочкам. Она мне попросту опротивела. Все опротивело. Понимаешь?

Все к черту.

— И ты хочешь умереть? — спросил я.

Он подумал.

— Сейчас, в данную минуту, — нет.

Потом спросил:

— А ты из-за чего сюда попал?

Мне стало стыдно. Он казался таким откровенным, а я не имел права сказать ему правду. Поэтому я коротко произнес:

— Школа. Ненавижу школу.

— Восьмой класс, что-нибудь в этом роде?

— Седьмой. Я два года сидел в третьем.

— Черт возьми, не так плохо. Только начало старших классов. Совсем плохо не может быть.

Я хотел рассказать о безупречной девчонке Косби, но вдруг понял, что это недостаточный повод, чтобы угодить в психбольницу. Хотел рассказать о Нейле Букмене, о том, как я его люблю, как хочу быть все время с ним рядом, а школа лишь стоит на дороге. Хотел рассказать, как у мамы съезжает крыша и я постоянно за нее волнуюсь. Хотел сказать, что попал сюда вроде как на каникулы. Только я не имел права рассказывать о том, как сюда попал. Это была тайна.

Следующие несколько дней мне пришлось лгать, сохраняя секрет. Во время сеансов групповой терапии, когда мне надо было осознать свои суицидальные наклонности, я старался изо всех сил.

— Ненавижу свою жизнь, — говорил я. Или: — Я просто хотел побыстрее со всем покончить.

Я изо всех сил пытался вспомнить, что в таких случаях говорят в кино. Старался изобразить Мартина Хьюита из «Бесконечной любви» — после того, как тот от полноты чувства сжег дом Брук Шилдз. Вместо того чтобы впасть в депрессию в палате сумасшедшего дома, я вдохновенно играл роль, возможно, приближаясь к получению «Оскара».

Мне не хватало Букмена. Я очень по нему скучал. Мне не разрешали звонить, а все случившееся произошло так стремительно, что он наверняка страшно обо мне волновался.

Я представлял, как он приходит к больнице и стоит под окнами, пытаясь докричаться.

Я так по нему скучал, что ощущение потери оказывалось физическим; оно охватывало все тело, словно мне не хватало руки или ноги. Мне становилось плохо, даже тошнило.

Он больше не был со мной грубым, как в тот самый первый раз, когда мы «делали это». Нет, сейчас он был ласковым, нежным, неторопливым. Он признался, что влюбился в меня, потому что я божественный, а он сразу этого не понял. Сказал, что я стал для него всем, смыслом его жизни.

Я еще никогда и ни для кого столько не значил.

Когда я наконец собрался с духом и признался матери в своих отношениях с Букменом, она страшно обрадовалась.

— Я очень, очень ценю этого молодого человека, — ответила мать, глядя куда-то в пространство, поверх моего левого плеча. — Он всегда очень поддерживал и меня, и мое творчество.

— Так, значит, это тебя не шокирует? — удивился я.

Меня волновало, что моя связь с мужчиной в два раза старше меня окажется еще одной причиной для ее депрессий.