Книга Жизнь способ употребления - Жорж Перек

Первая — женский портрет под названием «Венецианка». На женщине темно-красное бархатное платье с золотым поясом; в разрезе подбитого горностаем широкого рукава видна ее обнаженная рука, которая касается перил поднимающейся сзади лестницы. Слева от женщины — высокая колонна, что тянется к верхнему краю холста и упирается в арку, украшенную архитектурным орнаментом. Внизу можно с трудом рассмотреть почти черные группы апельсиновых деревьев, а над ними — резко очерченное голубое небо, иссеченное белыми облаками. На балюстрадном столбике, покрытом ковром, — серебряный поднос, букет цветов, янтарные четки, кинжал и ларец из старой, чуть пожелтевшей слоновой кости, заполненный золотыми цехинами; несколько монет даже вывалилось на пол, эти сверкающие брызги образуют цепь, следуя за которой, взгляд опускается к ступне, непринужденно поставленной на предпоследнюю ярко освещенную ступеньку.

Вторая — гравюра в либертинском духе под названием «Челядь»: жирный повар насилует мальчугана лет пятнадцати в приспущенных штанах и поварском колпаке, склонившегося всем корпусом к массивному кухонному столу; перед столом, на скамье лежит слуга в ливрее, у которого из расстегнутой ширинки торчит эрегированный член, а на него верхом, подняв и удерживая руками юбки и передник, усаживается горничная. Пятый персонаж, старик в черном, сидящий у другого конца стола перед внушительной миской с макаронами, относится к происходящему с явным безразличием.

Третья — сценка из сельской жизни: прямоугольный пологий луг, густая зеленая трава, россыпью желтые цветы (по-видимому, обыкновенные одуванчики). На вершине склона — шале, перед дверью которого стоят две увлеченно болтающие женщины, крестьянка в платке и нянька. В траве играют три ребенка: два маленьких мальчика и маленькая девочка собирают желтые цветочки и составляют из них букеты.

Четвертая — карикатура под названием «Когда рак на горе свистнет», подписанная Бланшаром. Она изображает генерала Буланже и депутата Шарля Флоке, пожимающих друг другу руки.

И, наконец, пятая — акварель под названием «Платок», которая иллюстрирует классическую сценку из парижской жизни: на улице де Риволи молодая элегантная женщина роняет платок, а мужчина во фраке — тонкие усики, монокль, лакированные туфли, гвоздика в петлице — бросается, чтобы его поднять.

Глава XXV

Альтамон, 2

Столовая Альтамонов, как и все остальные фасадные комнаты квартиры, специально подготовлена к предстоящему большому приему.

Это восьмистенная комната, в ее четырех срезанных углах устроены стенные шкафы. Пол покрыт блестящей терракотовой шестигранной плиткой, стены оклеены пробковыми обоями. В глубине — дверь на кухню, где хлопочут три белых силуэта. Слева, вдоль стены, на деревянных крестообразных подпорках стоят четыре бочонка с вином. В центре, под люстрой-чашей из опалового стекла, подвешенной на трех золоченых медных цепях, — стол из блока застывшей помпейской лавы цилиндрической формы с установленной на нем восьмигранной столешницей из дымчатого стекла; он заставлен маленькими розетками с китайским орнаментом, наполненными легкой закуской к аперитиву: маринованное рыбное филе, креветки, оливки, маслины, орехи кешью, копченые шпроты, долма, канапе, украшенные лососиной, головками спаржи, кружочками вареного яйца и помидора, говяжьим языком, анчоусами, миниатюрные запеканки с ветчиной, карликовые пиццы, птифуры из слоеного теста с сыром.

Под бочонками несомненно, из опасения, что вино будет капать — подстелена вечерняя газета. На одной из страниц помещен кроссворд, тот самый, который решала сиделка мадам Моро, но здесь он частично решен, хотя заполнены еще не все клетки.

До войны, еще до того, как Альтамоны сделали из нее столовую, в этой комнате, во время своего недолгого пребывания в Париже, жил Марсель Аппенццелл.

Сформировав свое научное мировоззрение под влиянием школы Малиновского и мечтая довести теорию учителя до ее логического завершения, Марсель Аппенццелл решил жить в изучаемом племени, чтобы полностью разделить его судьбу. В 1932 году двадцатитрехлетний ученый отправился один на Суматру. Собрав скудный багаж с минимальным количеством инструментов, оружия и предметов западной цивилизации, преимущественно подарков (табак, рис, чай, бусы), он нанял малайского проводника по имени Соелли и поплыл на пироге вверх по течению черной реки Алритам. В первые дни они встретили собирателей камеди гевеи, потом добытчиков ценной древесины, сплавлявших по реке огромные древесные стволы. Затем они остались совершенно одни.

Целью экспедиции была неуловимая народность, которую малайцы называют анадалам, или оранг-кубу, или кубу. Оранг-кубу означает «те, кто защищаются», а анадалам — «Сыновья Глубины». Почти все жители Суматры живут близ побережья, тогда как кубу селятся в центре острова, в одном из самых неблагоприятных мест в мире, в знойных лесах с болотами, кишащими пиявками. Однако многочисленные легенды, документы и останки наводят на мысль, что некогда кубу были хозяевами острова, но, потерпев поражение от завоевателей с Явы, ушли к своему последнему убежищу в самое сердце джунглей.

За год до этого Соелли удалось обнаружить одно племя кубу, чья деревня была выстроена недалеко от реки. Через три недели плавания и пеших переходов Аппенццелл и его проводник наконец туда добрались. Но деревня — пять домов на сваях — была заброшена. Аппенццелл уговорил Соелли подняться еще выше по реке. Другие деревни они так и не нашли, а через восемь дней Соелли решил вернуться к побережью. Аппенццелл заупрямился и в итоге, оставив Соелли пирогу и почти все ее содержимое, один, практически без всякого снаряжения, ушел в джунгли.

Соелли, вернувшись на побережье, сообщил о случившемся голландским властям. Было организовано несколько поисковых экспедиций, но они не дали никаких результатов.

Через пять лет и одиннадцать месяцев Аппенццелл нашелся. Один из геологоразведочных отрядов обнаружил его более чем в шестистах километрах от исходного пункта, на берегах реки Музи. Он весил двадцать девять килограммов, и его единственной одеждой было некое подобие штанов, сшитых из бесчисленных коротеньких тряпочек и держащихся на желтых подтяжках, оставшихся целыми, но потерявшими былую эластичность. Его доставили в Палембанг и, после нескольких дней госпитализации, репатриировали, но не в Вену, откуда он был родом, а в Париж, куда к тому времени переехала его мать.

Обратная дорога заняла целый месяц, в течение которого Аппенццелл сумел прийти в себя. Сначала немощный, почти неспособный самостоятельно двигаться и принимать пищу, практически утративший навыки речи, низведенной до нечленораздельных выкриков или — во время приступов лихорадки, которые с ним случались через каждые три-четыре дня, — долгих бредовых монологов, он постепенно сумел обрести элементарные физические и умственные способности, вновь научился садиться в кресло, пользоваться вилкой и ножом, причесываться и бриться (после того, как судовой парикмахер состриг девять десятых его шевелюры и сбрил ему всю бороду), надевать рубашку, воротничок, галстук и даже — что несомненно было труднее всего, так как его ступни напоминали роговые наросты, рассеченные глубокими трещинами, — обувь. Когда он высадился в Марселе, приехавшая за ним мать все же без труда смогла его узнать.