Книга Можно и нельзя - Виктория Токарева

Дед действительно нашел себе подругу — шестидесятилетнюю Анну Тимофеевну из города Ессентуки. Она приехала в Москву на заработки, жить ей было негде, и дед предложил свою жилплощадь, а в придачу нежность и любовь. Анна Тимофеевна с благодарностью приняла то, другое и третье. В ответ она готовила деду полный обед: борщ, жаркое и компот. Все очень вкусно, из продуктов деда, разумеется. Но ведь продукты — это не все. Главное — совместное застолье.

Дед воспрянул и помолодел. Вика была за него рада, но единственное — ей стало немножко некуда приходить. Анна Тимофеевна распространилась по всей квартире, и Вика не могла найти свободного угла. В конце концов она решила оставаться с Лизой на выходные.

Вика не обижалась на деда. Она понимала, что в данном историческом отрезке времени деду лучше с Анной Тимофеевной, которая участвует в его жизни, а Вика просто присутствует как свидетель.

Каждое воскресенье Вика брала Лизу и они шли в зоопарк. Лиза подолгу задерживалась возле волчицы. Видимо, Лиза была ближе к зверю, чем к человеку. И волчица тоже подходила к Лизе и внимательно смотрела, как на свою.

У Лизы была феноменальная память. Она запоминала целую страницу с одного взгляда. Посмотрела — и запомнила. Вика догадывалась, что у аутов как-то особенно устроены мозги. Ауты — другие. Но они есть, люди дождя. А раз есть, значит — должны быть.

Значит, зачем-то нужны.

По выходным приходила мамаша Владимира — носатая породистая старуха с красивыми глазами и старинными кольцами на пальцах.

Старуха излагала Владимиру накопленные за неделю мысли. Владимир смотрел в пространство и одинаковым голосом произносил: «Угу…» Под «угу» он прятал полное равнодушие к текстам мамаши.

Мамаша всегда говорила на одну тему: что будет с Лизой, когда она умрет?…

Вика скрывала свое заочное знакомство с матерью Володи. Ее новый статус — наемный работник — не позволял вольностей, даже в прошлом.

В отличие от Владимира Вика внимательно выслушивала старуху, сочувственно кивала головой, соглашалась или возражала, в зависимости от текста.

Вика не притворялась. Она действительно жалела Володину маму. Знала по себе: жизнь давит даже на молодых. Она сама чуть не отравилась спичками… А что говорить о пожилом человеке, у которого никакого здоровья и никакой любви.

Счастливым можно быть в любом возрасте. Как дед, например. Шелестит себе, как лист на дереве. Дед шелестит весело, а Володина мама — сквозь слезы. Это никуда не годится. Это несправедливо, в конце концов.

Вика утешала старуху, как исплаканную девочку. Гладила ее словами, легкими касаниями, всем сердцем. А иногда принималась петь а капелла, и голос звучал как у ангела.

Постепенно Володина мама успокаивалась и говорила:

— Ну почему Владимир не женится на такой, как ты?

Вика отмечала: она не говорила «на тебе». А на такой, как ты. Вике хотелось сказать: «Таких больше нет. Пусть женится на мне».

Но человек не может себя предлагать, как таблетку от головной боли. Надо ждать, когда боль станет невыносимой, и тогда он сам протянет руку.

В назначенный день Вера и Варя подъехали к Вике.

Они смотрели во все глаза и не верили своим глазам. Красивый дом с красивой подсветкой стоял в самом центре, как театральная декорация. В дом вели мраморные ступени, а на них — красная ковровая дорожка. Эта дорожка стекала по ступеням на самый тротуар и тянулась до проезжей части. В метре от дорожки творилась зимняя, слякотная, сумеречная жизнь, а тут тебе ковровая дорожка, как в партийном санатории. Дверь — тяжелая и заковыристая. Звонок тоже не простой.

Варя нажала на звонок, он тут же отозвался мужским генеральским голосом. Стал выспрашивать: кто да к кому? Потом голос связался с квартирой Влада Петрова и спросил: ждут ли, пускать ли?

Вика спустилась на лифте и встретила своих подруг. Провела в вестибюль. Охранник оглядывал их, как верный Руслан.

Вестибюль был выложен желтым мрамором. Стояли напольные вазы с живыми цветами, наподобие подсолнухов. А может, и подсолнухи.

— Буржуазия… — выдохнула Вера.

В вестибюле красовались три двери. Одна дверь вела в финскую баню, другая — в турецкую, а третья — в бассейн.

Дверь в бассейн была распахнута, виднелась гладь воды в мраморных берегах. На берегу телевизор необъятных размеров и барная стойка. Можно плавать, не отрываясь от привычек: посмотреть по телевизору «Новости» и принять внутрь.

— Это кому такое? — выдохнула Вера.

— Жильцам. И гостям, — объяснила Вика.

— А можно искупаться?

— Само собой… — беспечно ответила Вика. — Бассейн входит в стоимость квартиры.

Подруги метнулись к бассейну, все с себя стащили и во мгновение рухнули в воду. Вода была подогрета и даже подсолена.

— Как на Лазурном берегу! — выкрикнула Варя.

— А где этот берег? — крикнула Вера. Она лежала на спине и мелко двигала ступнями.

— Не знаю, — отозвалась Варя. — Просто красивое слово.

— Вот это жизнь…

Зазвонил мобильный телефон.

Вика шустро выскочила из бассейна, достала из сумки трубку. Послушала. Сказала: «Хорошо».

Ее лицо стало бледным. Веснушки выступили явственно.

— Он едет домой, — прошептала Вика. — Он возле Белорусского вокзала. Через пять минут будет здесь. Вас не должно быть.

Вера и Варя замерли.

— Чего застыли? Быстрее! — На Викином лице стоял неподдельный ужас.

Вера и Варя поддались панике. Они торопливо вылезли, стали натягивать одежду на мокрые тела, поскольку вытираться было нечем. Вика им помогала. Было впечатление, что они спасаются от неминуемой гибели. Голые ноги — в сапоги. Шапки — на мокрые волосы. И — на холод. Из теплых лазурных вод — в слякотную зиму. Из блаженства — в мучение.

Вера и Варя стояли на ковровой дорожке, раскрыв рот от резкой перемены участи. У Веры свалилась шапка, она ее подняла. Нахлобучила на место. И в этот момент подъехал «сааб» и из него вышел Владимир, а следом Саша Коновалова.

«Помирились», — поняла Вика. Сегодня помирились, а завтра вместе уедут на Красное море. Поменяют билет. Или купят новый.

Владимир прошел мимо Веры и Вари, не заметив их. Он не смотрел по сторонам. То, что по сторонам, — его не интересовало. Это тоже был своеобразный аутизм, который образуется в человеке от большого успеха и больших денег. О Саше Коноваловой нечего и говорить. Шла, задрав голову, как будто делала человечеству большое одолжение. Могла пойти по трупам и по живым людям. Норковая шуба полоскалась у пят.

Владимир и Саша поднялись на свой этаж.

Квартира сверкала чистотой, стол был накрыт как для приема. Хорошая жизнь настала с появлением этой рыжей девушки. Владимир не ел с утра и с наслаждением погрузился в процесс.