Книга Вечное пламя - Виктор Бурцев

От боли в руке Иван засучил ногами, стараясь извернуться таким образом, чтобы вывернутый локоть хоть немного изменил свое положение. Что-то мешало, давило к земле и тянуло руку в сторону. Лопухин оттолкнулся свободной рукой и с воплем перекатился на спину. Тут же стало легче, и наступила тишина.

За больную руку кто-то все время тянул, дергал.

«Это ж немец!» – вдруг сообразил Иван.

Доктор рвался куда-то, обезумев от страха, ломился, как лось, через кусты, и только тщедушность телосложения не позволяла ему утащить за собой Лопухина.

– Да осади ж ты! – рявкнул Иван, здоровой рукой дергая врача на себя.

Тот упал, накрыл голову руками и застыл.

И только тут военкор понял, что происходит что-то странное. Его никто не поднимал, не материл и не гнал вперед. Только вокруг, в темноте, неистово трещали ветки да падало что-то тяжелое. Слышались мокрые, тяжкие удары, и кто-то надсадно хрипел.

– Что происходит?.. – Иван попытался встать. Но немец снова рванул вперед и дернул за вывихнутую руку. Лопухин вскрикнул и повалился.

В тот же миг рядом с ним что-то тяжело упало. Глухо хряснуло, и в лицо Ивану брызнуло горячим. На какой-то миг в неверном свете дальних молний он увидел искаженное, с широко раскрытыми глазами лицо, все в черных разводах и полосах. Потом все пропало, а при следующей вспышке рядом уже никого не было. Только вдавленный след на земле, глубокий и ясно видимый даже в таком слабом свете.

То, что это было лицо одного из красноармейцев, Иван сообразил не сразу, настолько тот был изуродован.

– Что происходит? – прошептал Иван.

И тут, будто бы в ответ на его слова, грохнула автоматная очередь. В темноте полыхнул огненный фонтан. Огонь метнулся из стороны в сторону. Автомат стрелял до тех пор, пока не кончились патроны.

– Ко мне! – закричал капитан. – Ко мне!

В темноте зазвучали резкие хлопки «ТТ».

Кто-то заверещал, как подраненный заяц. Затем крик оборвался, перешел в бульканье. Затих.

Снова затрещали кусты.

Иван засучил ногами, стараясь убраться подальше. Наткнулся на затихшего доктора. Тот от ужаса попытался было вскочить, но Лопухин ударил его под ребра и навалился сверху.

– Лежи, сука. Лежи, убью! Убью!

«Господи, чем я его убью?! Голыми руками, что ли?»

И тут Иван вспомнил, что у него на поясе висит «наган». Дрожащей рукой он расстегнул кобуру и вытащил револьвер. Кисть вдруг ослабла, оружие неуверенно болталось из стороны в сторону.

«Я ж ни черта не вижу! Куда стрелять?»

Снова кто-то крикнул в темноте. Потом еще раз. А потом…

А потом чья-то глотка завыла! Низкий, с рычащими переливами звук впился в уши, наполняя Ивана ужасом.

Снова грохнул выстрел. На этот раз винтовочный. Потом кто-то заорал и, кажется, куда-то побежал.

Небо лопнуло молнией, и Иван увидел в этом дурном лживом свете, как один человек накалывает другого на винтовочный штык. Прямо в брюхо. Как большую черную бабочку! Ш-шварк!

И еще один человек бьет того, что с винтовкой, в спину. Кажется, голыми руками. Но кровь, черная на этом молниеносном негативе, выплескивается густой волной.

Потом наступила темнота, но рисунок отпечатался на сетчатке глаза, будто выжженный. И Лопухин, зажмурившись, дважды выстрелил в эту страшную тень.

Небесные великаны снова ударили в свои чудовищные ладони. От этого хлопка облака вспыхнули синим, а ушам стало больно от грохота.

Молния держалась в небе неестественно долго.

Иван увидел, как в нескольких метрах от него встает в полный рост человек – он узнал капитана. И тут же на него из кустов бросается черная тень. Огромными, невероятными шагами…

Капитан, как в тире, целится с вытянутой руки.

Стреляет. Еще раз. Еще.

Черная тень вздрагивает при каждом выстреле, но все же бежит вперед. Прыгает!

Еще один выстрел звучит уже глухо.

И небо гаснет.

Остается только гром. Темнота.

И наконец, словно дождавшись этого жуткого момента, с неба обрушивается поток холодной воды.

Иван, захлебываясь, оттащил немца в сторону. Гроза ушла дальше, гром теперь звучал тише, словно через вату. Света молний едва хватало, чтобы разглядеть большую поляну, на которой все и произошло.

«Наган» плясал в руке Лопухина, будто живой.

Никого. Только струи дождя. Только шелест капель по листьям.

Пятясь, Иван вместе с доктором забрались под низкие ветви огромной ели. Тут было сухо. Лопухин приставил револьвер к голове немца:

– Du willst laufen?[5]

Немец отрицательно потряс головой.

– Ich werde töten.[6]

С этим доктор тоже согласился. Иван как мог стянул ему руки ремнем и выглянул наружу.

Тихо. Дождь.

Лопухин, дрожа, забрался обратно под еловые лапы. Так они сидели до утра.

31

Сначала загалдели птицы. Вдруг. Все разом. Казалось, что на краткий момент весь лес ожил, стряхнул ночные страхи и запел. Вокруг свистело и чирикало на разные голоса. На каждом дереве, в каждом кусте.

Иван вдруг понял, что ночная темнота рассеивается, через туман и сырость пробивается серенький, слабый, но все-таки свет.

К утру сырость пробрала до костей. Лопухин с доктором сидели прижавшись друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла. Обоих бил озноб. Чтобы согреться, надо было двигаться. Однако что происходило за очень условной стеной из веток, они не знали. Всю ночь лил дождь, и за шорохом капель ничего не было слышно. Есть кто-то на поляне? Нет?..

Всю ночь Иван мучился страхом и желанием вылезти наружу. Там, за зеленой преградой из ветвей, могли быть его товарищи, которым нужна помощь. Может быть, кто-то ранен… Может быть, умирает…

Но там же могли быть и другие.

А еще в отряде ждали доктора.

И всю ночь Лопухин вслушивался в шелест дождя, готовый прийти на помощь… Лишь бы нашелся кто-нибудь, кому она была бы нужна.

Но нет. Только капли. И далекая-далекая гроза ворчала где-то за горизонтом. Уже не страшная.

Иван выбрался из-под ветвей, когда туман начал рассеиваться. Выволок за собой связанного доктора. Тот дрожал, ежился и щурился.

«Он же не видит ничего… – вспомнил Иван. – Без очков как без рук. Такой не убежит. По крайней мере, далеко».

– Stehe hier.[7]