Книга Дневник Тернера - Эндрю Макдоналд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время шло, известия об операциях действительно приходили все реже и реже, и пресса с возрастающей уверенностью начала предсказывать скорую ликвидацию остатков Организации и возвращение страны к «нормальному образу жизни». Нас это тревожило, однако тревога смягчалась тем, что все меньше новых узников привозили в Форт-Бельвуар. Когда я появился там. обычно привозили по узнику в день, а к августу прошлого года было уже не больше одного нового узника в неделю. Потом были знаменитые взрывы в Хьюстоне одиннадцатого и двенадцатого сентября 1992 года. В те два очень важных дня прогремело четырнадцать больших взрывов, в результате которых погибли четыре тысячи человек, а от большинства промышленных и судостроительных предприятий остались лишь кучи мусора. Все началось с того, что в предрассветный час одиннадцатого сентября военный корабль с грузом авиационных мин для Израиля взлетел на воздух в Хьюстонском канале. Вместе с ним ушли на дно еще четыре корабля, полностью заблокировав канал и предав огню большой очистительный завод на берегу. В течение часа прогремели еще восемь мощных взрывов, на четыре месяца вышел из строя второй по грузообороту национальный порт. Еще пять взрывов закрыли Хьюстонский аэропорт, разрушили главную городскую электростанцию, ничего не оставили от двух стратегических эстакад и моста и привели в непригодное состояние две ключевые автострады; Раз-два, и Хьюстон стал районом бедствия, так что правительству пришлось перекинуть сюда тысячи солдат, чтобы держать под контролем взвинченную и запаниковавшую толпу и противостоять Организации.
Хьюстонская акция не прибавила нам сторонников, но и правительству не пошла на пользу. Она развеяла слухи о том, что наша революция задохнулась.
А после Хьюстона были Уилмингтон, потом Провиденс, потом Расин. Акции стали более редкими, чем прежде, зато намного – намного мощнее. Мы поняли, что революция вошла в новую и более решительную фазу. Об этом я еще напишу позже. Прошлой ночью была проведена самая важная для узников Форт-Бельвуар акция. Незадолго до полуночи, как всегда, два зелено-коричневых автобуса остановились перед воротами тюрьмы. Обычно они привозили ночную смену, примерно шестидесяти полицейских и увозили вечернюю смену. На сей раз все было иначе. Первая мысль о налете пришла мне в голову, когда меня разбудила стрельба из автомата с одной из вышек, которая тотчас прекратилась после донесшегося до меня выстрела из 105-мм пушки, установленной на одном из танков. После этого были еще отдельные выстрелы и много криков, а потом топот бегущих людей. Наконец деревянная дверь моей камеры упала внутрь под ударами кувалд, и я оказался на свободе. Мне повезло стать одним из примерно ста пятидесяти заключенных, втиснувшихся в два автобуса военной полиции и покинувших в них тюрьму. Еще несколько дюжин узников выехали на четырех отбитых танках, невнимательные экипажи которых стали первой целью наших освободителей. Остальным пришлось выбираться пешком под ливнем, к счастью, удерживавшим армейские вертолеты на земле. Всего мы потеряли убитыми восемнадцать заключенных и четырех участников освободительной операции, да шестьдесят один заключенный был вновь водворен в тюрьму. Тем не менее, 442 человека – согласно сообщению по радио – добрались до ожидавших снаружи грузовиков, пока танки держали наших преследователей на расстоянии. Но и это еще не все. Достаточно сказать, что к четырем часам утра мы без потерь рассеялись по более чем двум дюжинам заранее подготовленных, надежных квартир в Вашингтонском округе. Проспав несколько часов, я переоделся в обычную рабочую одежду, получил полный набор фальшивых документов, тщательно и заботливо подготовленных для меня, взял газету и сверток с бутербродами и отправился в толпе трудяг на место назначенной мне встречи.
Через две минуты рядом со мной затормозил пикап, в котором сидели мужчина и женщина. Дверца распахнулась, и меня втащили внутрь. Когда Билл въехал в колонну спешащих машин, я опять обнял мою милую Кэтрин.
Сегодня меня судили по обвинению в нарушении Клятвы – это самое серьезное обвинение, которое только может быть предъявлено члену Ордена. Тяжелое испытание, но ведь я знал, рано или поздно мне его не миновать, и необыкновенно рад, что оно осталось позади, каков бы ни был итог. Все месяцы, что я провел в тюремной камере, у меня из головы не выходил вопрос: неужели, не сумев убить себя, прежде чем меня схватили, я нарушил Клятву? Сотни раз я перебирал в голове обстоятельства своего ареста и последовавшие за этим события, стараясь убедить себя в том, что мое поведение было безупречным, что не по своей вине я попал в руки моих мучителей живым. Сегодня я изложил все происшедшее товарищам, облеченным властью решить мою судьбу. Вызов пришел сегодня утром по радиосвязи, и я сразу понял, зачем меня вызывают, разве что удивился, узнав адрес, куда мне было приказано явиться: в одно из самых новых и больших административных зданий в деловой части Вашингтона. Когда привлекательная секретарша привела меня в конференц-зал мимо большого количества кабинетов, я чувствовал и страх, и благодарность за то, что мне были дарованы три дня для восстановления сил. Едва я натянул на себя балахон, ожидавший меня на вешалке, как открылась другая дверь, в зал вошли восемь человек в балахонах с капюшонами, и, не говоря ни слова, заняли места вокруг большого стола. Последний из этих восьми человек откинул капюшон, и я узнал знакомые черты майора Уильямса. Вся процедура не заняла много времени и несла на себе оттенок формальности. В течение часа мне задавали разные вопросы, после чего попросили подождать в смежной комнатке. Я ждал около трех часов. Когда обсуждение моего дела, наконец, закончилось, и было принято решение, меня вновь пригласили в конференц-зал. Я встал напротив сидевшего за столом майора Уильямса, который объявил мне вердикт. Звучал он, насколько мне запомнилось, примерно так:
– Эрл Тернер, мы взвесили ваши поступки как члена Ордена, разделив их на две части, и в обеих частях нашли их неправильными. В первую очередь, что касается вашего поведения непосредственно перед полицейским рейдом, во время которого вас схватили, то оно, судя по вашим показаниям, говорит о вашей чудовищной незрелости и очевидном безрассудстве. Ваш неосторожный визит в Джорджтаун – хотя подобный поступок не был особо оговорен и запрещен, но все же не входил в круг ваших обязанностей – непосредственно привел к тому, что вы сами и члены вашей ячейки оказались в большой опасности, не говоря уже дорогостоящем оборудовании, которое потеряла Организация.
Из-за проявленной вами неосмотрительности мы продлеваем вам как члену Ордена испытательный срок до шести месяцев. Время, проведенное вами в заключении, не засчитывается. Поэтому вам не разрешается присутствовать на ритуале Единения, по крайней мере, до марта следующего года. Тем не менее, мы пришли к выводу, что ваш поступок, предшествовавший полицейскому рейду, не является нарушением Клятвы.
Я громко и с облегчением вздохнул, услышав эти слова. Однако после этого Уильямс продолжил куда более мрачным тоном:
– Намного более серьезным является тот факт, что политическая полиция схватила вас живым, и вы оставались живым целый месяц, пока шли допросы. Дав Клятву Ордену, вы посвятили свою жизнь служению Ордену. Долг перед Орденом должен быть выше всего остального, включая сохранение собственной жизни. Вы согласились на это по доброй воле, зная, что, пока продолжается наша борьба, нельзя исключать обстоятельства, в которых приходится жертвовать жизнью, чтобы сохранить верность Клятве. Вас особым образом предостерегали насчет того, что нельзя попадать живым в руки политической полиции, и для этого вам было дано соответствующее средство. И все же вас взяли живым, и вы сохранили жизнь. Информация, полученная от вас, серьезно осложнила работу Организации в нашем регионе и подвергла ваших товарищей смертельной опасности. Мы, естественно, понимаем, что вы не принимали решения нарушить свою Клятву, так как тщательно изучили обстоятельства вашего ареста и прекрасно знаем методы допросов наших людей, принятые в политической полиции. Будь вы всего лишь солдатом в любой другой армии мира, вам не предъявили бы никаких претензий.
