Книга Наследники Демиурга - Андрей Ерпылев

– На каком? – опешил Иванов.

– Не знаю, – беспечно ответила девушка. – На Ваганьковском или на Новодевичьем, а может быть, в Переделкино… Где там лауреатов хоронили… Не в Кремлевской же стене.

– Но…

– А что вы хотели? Он в одна тысяча девятьсот шестом году родился! Вы бы еще про Пушкина спросили! Или про Толстого… До свидания.

– Но ведь… – В трубке уже вовсю раздавались короткие гудки.

Иванов, без особенной надежды, попытался набрать тот же номер еще пару раз, но результат был отрицательным – телефон секретариата Союза писателей, похоже, был занят всерьез и надолго. И понятно: девушка сейчас вовсю делилась с подругами мыслями по поводу «какого-то психа», только что искавшего реликта отечественной литературы, чуть ли не Юрского периода.

Положив подбородок на сцепленные ладони, Геннадий тоскливо уставился на проклятый телефон, но тот вдруг, словно под воздействием его гипнотического взгляда, взорвался пулеметной очередью звонка.

– Ты что, сексом по телефону занимаешься? – заорал раздраженный донельзя Александр на другом конце провода. – Целый час дозвониться не могу!

– Примерно так, – вздохнул Иванов, начиная рассказывать эпопею, как сначала искал телефон Союза, а потом он оказался не тем, как его посылали постоянно в разные места, большинство из которых никак не было связано с географией…

– Да постой ты со своими перипетиями, потом расскажешь…

– Ты что-то узнал? – догадался Геннадий, охваченный радостным предвкушением.

– Все! Все узнал! – ликовал Маркелов. – Жив твой Сотников, жив и здоров… Разумеется, в той мере, в какой может быть здоров паралитик с почти семидесятипятилетним стажем накануне собственного девяностодевятилетия.

– И где?..

– Там же, где и жил последние три четверти века, – в Москве… Ладно, мне некогда, я сейчас еду туда, выяснить все на месте, скоро буду…

Связь оборвалась. С колотящимся сердцем Геннадий смотрел на коротко гудящую трубку, зажатую в кулаке. Неужели загадка рукописи разрешится так легко и просто? Сядем в машину, поедем к автору, позвоним в дверь, спросим про рукопись и… И все?

В кухню зашел Маркиз, плавно обтек вокруг ножки стола и вопросительно поглядел на архивариуса все понимающими глазами, запрокинув усатую голову.

– Не верится мне что-то в легкое решение, – сообщил Геннадий внимательно слушавшему коту.

10

– Без женщин жить нельзя на све-е-ете, нет, – весело и фальшиво напевал Владислав взбегая на свой этаж. – В них радость жизни, как сказа-а-ал поэт!

Жизнь была прекрасна, как никогда, все тело было пустым и звонким, словно воздушный шарик, а в голове все еще бродили пары шампанского. Ключ вошел в скважину легко, дверь распахнулась почти без скрипа, свет вспыхнул от мимолетного нажатия клавиши выключателя, озарив огромную прихожую и… Взгляд тут же уперся в отца, сидевшего, мрачно сложив на груди руки, прямо перед дверью.

– Где ты был, Владислав? – едва открывая почти безгубый, словно у ящерицы рот, недовольно проскрипел старик, прожигая сына свирепым взглядом из-под седых кустистых бровей. – Где тебя носило?

Сотников-младший с запоздалым раскаянием вспомнил, что так и запамятовал покормить старика, убегая по зову кавказца из квартиры, и даже не приготовил обеда. А потом, обрадованный многообещающим результатом аудиенции у седовласого «Иосифа Виссарионовича», позабыл окончательно, кинувшись в магазины за обновками для себя, подарками для Ирины и припасами к «торжественному» столу. А старик ждал, волновался, наверное…

– Пап, ты голодный? – горестно спросил Владислав, быстро скидывая щегольские туфли, немного натершие с непривычки ноги, и влезая в растоптанные тапочки. – Сейчас, погоди минутку, я только руки помою!

– Где тебя носило? – ледяным тоном, не отвечая сыну, с расстановкой повторил Георгий Владимирович, и Владислав понял, что отец рассержен не на шутку, даже взбешен. Видимо, он всерьез настраивался на скандал, до которых в последнее время был большим охотником.

Поняв, что оправдываться сейчас, тем более вступать в перепалку, бессмысленно, Сотников-младший, обойдя отца, направился в свою комнату, снимая на ходу новенький пиджак, во внутреннем кармане которого, в новеньком бумажнике из натуральной, чуть ли не крокодильей, кожи, лежала чуть-чуть похудевшая пачка долларов – не в обновках же ужин готовить!

Отец следовал за ним по пятам, пыхтя от возмущения, и, как только сын остановился, доставая из платяного шкафа древние деревянные плечики, настиг.

– Где ты шатался весь день, негодяй? – взорвался, наконец, Георгий Владимирович, отбросив видимо тщательно проработанный и продуманный за несколько часов ожидания план, предусматривающий убийственно-ледяной тон. – Ответишь ты, наконец, отцу, мерзавец, или нет?!

– Я уже вырос, папа, если ты этого еще не заметил. – Владислав аккуратно складывал брюки, разглаживая стрелки, чтобы не мять дорогой материал лишний раз, перед тем, как повесить в шкаф. – Я достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения о том, когда именно мне возвращаться вечером домой.

Подчеркнуто спокойный тон был им избран, чтобы не дать отцу свести разговор к банальной склоке, тем более что, несколько обиженный непарламентскими выражениями Георгия Владимировича, он действительно расхотел отчитываться перед ним.

«Перебьется, – думал мужчина, ослабляя узел новенького галстука и снимая его через голову как хомут: научиться завязывать узлы он, привыкший к демократичной джинсово-ковбоечно-водолазочной моде советских „мэнээсов“[6], ненавидевших „удавки“ всеми порами души, так и не удосужился – галстук ему всегда повязывала мама… – Не буду я лебезить перед ним, как десятиклассник, возвратившийся с гулянки под утро, перед строгим папашей с ремнем в руках».

«Покормлю чем-нибудь наскоро и баиньки, – решил он, доставая домашнюю рубашку и тренировочные брюки и закрывая шкаф. – Утром, может быть, все вообще рассосется. Неловко как-то скандалить, когда тебя подмывают, обделавшегося, будто младенца! Не самый благородный ход, замечу, но что делать!..»

– Засранец! – взревел, как ему самому показалось, а на самом деле жалобно и тоненько взвыл, не вытерпев такого явного пренебрежения к своей персоне, Сотников-старший, замахиваясь на Владислава костлявым кулаком, напоминавшим больше деталь медицинского наглядного пособия, чем часть живого тела. – Паршивец!

Сотников-младший даже не стал защищаться от удара, и на удар-то похожего меньше всего, а больше на жест испанских революционеров «Но пассаран!». Он просто обошел кресло-каталку на почтительном расстоянии, благо размеры комнаты такой маневр вполне позволяли, направляясь в кухню.

«Да, совсем озверел батюшка! – думал он, не обращая внимания на Георгия Владимировича, со скрипом и пыхтением пытавшегося его настигнуть. – Последний раз он, помнится, влепил мне пощечину в приснопамятном восемьдесят четвертом, когда я позволил себе непарламентское высказывание по поводу кончины кого-то, не помню уже, из членов политбюро, которого отец знавал лично и выпивал с ним в свое время!»