Книга Как выжить в НФ-вселенной - Ю Чарльз

Машина времени есть у каждого. Каждый человек и есть машина времени. Только у большинства людей она сломана. Путешествие во времени без каких-либо технических средств — самый трудный и загадочный из всех способов. Люди попадают в хронодыры, в хронопетли, из которых не могут выбраться. Но от этого мы не перестаем быть MB-капсулами самой совершенной конструкции, которая позволяет тому, что внутри нас, нашему внутреннему темпоральному путнику в полной мере испытать движение по времени со всем тем, что оно способно дать, со всеми его приобретениями и утратами, со всем, что можно прочувствовать и понять, следуя этому маршруту. Мы все — хроноустройства, полностью удовлетворяющие самым строгим критериям. Любой из нас.

из руководства «Как выжить в НФ-вселенной»:

Порядок индивидуальной калибровки МВ-31

Чтобы откалибровать аппарат в соответствии с вашими индивидуальными характеристиками, выполните следующее:

1) закрепите сенсоры на кончиках пальцев;

2) наденьте визуально-перцептивные очки-анализатор мозговой деятельности;

3) примите горизонтальное положение;

4) смотрите на мир.

Процесс калибровки занимает от сорока трех до сорока четырех секунд в зависимости от таких параметров, как масса тела, естественный цвет волос и степень самосознания. После завершения калибровки капсула будет иметь ограничения, аналогичные вашим собственным.

Машина времени, как и обычный автомобиль, не может нарушать законов физики. Вам не удастся попасть куда угодно — только туда, куда у вас будет доступ. Туда, куда вы допустите себя.

25

Мне семнадцать. Отцу на будущей неделе исполнится сорок девять. И сегодня лучший день в его жизни. Если представить жизнь в виде параболы, то сейчас он на ее пике, в самой верхней точке.

Наша машина движется к престижному району города.

— По-моему, ты нервничаешь, — говорит МИВВИ.

— Это очень ответственный день, — отвечаю я.

Мы едем на встречу с важным человеком, руководителем исследовательской группы из Института концептуальной технологии — антрацитово сверкающей громады на вершине холма, в полумиле от города по Университи-роуд. Там занимаются очень серьезными, глобальными проблемами, такими, например, как предотвращение уничтожения НФ-вселенной ее все возрастающей парадоксальностью. Люди, которые в нем работали — тот, с кем мы встречаемся сегодня, в первую очередь, — воплощали в себе то, к чему отец всегда стремился. Он всегда хотел быть одним из них, жить их жизнью, каждое утро въезжать в ворота, предъявляя пропуск бдительной охране, и оказываться на закрытой территории твердыни, скрывающей секреты и тайны, известные всего какой-нибудь сотне людей во всем мире, идеи, доступные, может быть, только дюжине.

Сегодня главный, лучший день в жизни отца. Он ждал его полжизни, полжизни шел к нему, и мир наконец-то заметил его усилия. Мир, внешняя вселенная, средоточие денег, технологий и НФ-коммерции, поднял трубку на другом конце линии и набрал наш номер. Никогда не забуду того звонка. Где-то между тем нашим первым полетом по неверной, вихляющейся орбите и моментом, когда отец окончательно уверился, что движется в правильном направлении (или скорее понял, что никогда не сможет до конца быть уверенным в том, куда он на самом деле движется), на него обратили внимание. Они — вот этот самый военно-промышленно-развлекательно-повествовательный комплекс — вышли на него, чтобы ознакомиться с его идеями. Это был день, о котором всегда грезил отец. Даже я мечтал, что однажды такой день наступит, и много лет он витал над нашим домом, над гаражом, над нами облачком общей мечты. Если есть в моей жизни несколько ярких моментов, то сегодня — один из них.

Отец после того озарения испытывал подъем во всем — в своей научной работе, в намечающейся бизнес-деятельности. Даже в отношениях с мамой. Все выходило на новый уровень — дело его жизни, наше благосостояние, вся наша история. Какое-то время мы были уверены в том, что у нас все получится, что бы ни значили эти «все» и «получится». Все получится у отца, у нашей семьи, все получится у них с мамой. Мир наконец повернулся в его сторону. Мир наконец услышал его призыв и теперь шел к нему, к нам. Шел с деньгами — все, как представлял себе отец. Точнее, денег пока еще не было, но они ждали его в будущем. И не только деньги, его ждало нечто большее — престиж, ореол тайны, загадки, доступной только посвященным, магический ореол изобретателя, первооткрывателя. Ученого. Он предвкушал, как увидит свое имя в толстых специальных журналах, научных вестниках, предвкушал восхищенный и завистливый шепот у себя за спиной, обсуждение того, что он открыл, как ему это удалось, как он пришел к этому. Он предвкушал реакцию на работе, когда он сообщит, что увольняется, и позже, какой-нибудь месяц спустя, когда они поймут, какой блестящий ум потеряли и уже никогда не вернут, а они-то столько лет не обращали на него никакого внимания, не давали ему развиваться, не понимали ценности его идей.

Мое сердце бьется быстрее. Меня переполняет надежда. Я знаю, чем все кончится, что случится дальше, и все равно я не могу ее не испытывать, глядя на себя тогдашнего и вспоминая, что я чувствовал в этот момент. Отец за рулем говорит что-то о подарке для мамы, о том, что неплохо бы нам переехать в дом побольше.

Встреча назначена на стадионе в центре фешенебельного района нашего городка. Трава фотореалистичного качества, рендеринг по алгоритмам глобального освещения — в других районах такого не увидишь. Привилегированная частная школа, в которой учатся здешние дети, не участвует в спортивных соревнованиях. Она слишком мала, чтобы можно было набрать футбольную команду, но у них есть дискуссионный клуб. Машины на школьной парковке больше и круче, и дома тут тоже больше, тротуары чище, воздух свежее. Обитатели этого района — люди из высшего среднего класса — прилагают немало усилий для создания живописно подманикюренной реальности.

— Он выглядит… — МИВВИ подыскивает подходящее слово.

— Счастливым.

— Нет, — говорит она. — Не то.

Во время поездок отец часто витает где-то мыслями, он вроде бы здесь и в то же время не здесь. Уже лет в девять, а может, в семь или даже в пять я научился чувствовать, ощущать такие хроноповествовательные сдвиги, малейшие изменения в ткани пространства-времени, в векторном поле сознания внутри нашего форда. Но сейчас, в этот судьбоносный для отца день, я знаю, что он весь, целиком и полностью, тут, в этой ржавой колымаге, и не пытается даже как-то дистанцироваться от нее, не стыдится ее, и сам я в эти несколько минут тоже перестаю ее стыдиться.

Мы подъезжаем первыми и паркуемся как можно ближе к бейсбольной площадке. Открываем багажник. «Аккуратней, аккуратней», — повторяет отец то ли мне, то ли себе самому, то ли просто так, в пространство. За те секунды, что мы подъехали, остановились и вылезли из машины, счастливое выражение на его лице сменилось крайним напряжением. Желваки на скулах играют, челюсть так и ходит из стороны в сторону — смотреть больно. С предельной осторожностью, на полусогнутых, тащим аппарат к площадке. Непривычно яркий, чуждый свет отодвигает ее куда-то чуть ли не в бесконечность. Отец не произносит ни слова, только пыхтит и слишком торопится, так что дважды мы останавливаемся: у меня соскальзывают руки. Мы стоим на солнцепеке, и, наверное, впервые в жизни я вижу в отце обычного человека, мужчину, человеческое существо мужского пола, впервые замечаю его физическую оболочку, потеющую и запыхавшуюся.