Книга Король-девственник - Катулл Мендес

— Да, это, пожалуй, было бы прекрасно, — сказал король, глаза которого слегка загорелись.

И потом прибавил:

— Но, ведь, такая победа недостижима.

— Она может быть достигнута, — вскричала королева.

— Какими же средствами, матушка?

Она подбежала к нему и села на сломленное дерево. Теперь ее резкие жесткие манеры изменились, и это лицо, никогда не оживлявшееся даже в минуты энтузиазма, уже не носило на себе отпечатка суровости — она попыталась улыбнуться, быть нужной, проявить материнское чувство; она протянула ему руки, будто желая приласкать, и сказала почти мягким голосом:

— Как ты благоразумен сегодня! Ты меня выслушиваешь, интересуешься тем, что тебе говорят. Это очень хорошо, мой Фридрих! Я сейчас была несколько, жестока с тобой. Не ставь мне это в вину: меня восстановили против тебя. Это кончено. Ты, конечно, не мог же подумать, что я хочу твоего изгнания и желаю посадить на твое место Жана-Альберта? Зачем мне это нужно, если ты становишься рассудителен? Итак, оставим в стороне несогласия. Поговорим вдвоем, как мать с сыном.

И королева Текла заговорила вкрадчиво:

— Ты спрашиваешь меня, каким образом я сделаю тебя императором? Не беспокойся о средствах к этому. Тут играют роль весьма сложные и, глубокие комбинации, в которых ты мало смыслишь, дитя. Не правда ли, ведь, политика надоедает тебе? Ты, со своей стороны, не сделаешь ничего, ничего трудного. В один прекрасный день, когда ты менее всего будешь ожидать этого, я скажу тебе: «Идите, государь!» И тогда твоему императорскому величеству нужно будет только сесть на трон! Тебе известно, — прибавила она с холодной улыбкой, которая плохо шла к ее бледным губам, — как делает это Генрих-Птицелов в первом акте «Рыцаря лебедя»! Ах! нужно только, чтобы ты верил мне и совсем немного слушался меня.

— В чем же? — тревожно спросил король.

— Будь, спокоен. Я не потребую от тебя трудной жертвы. Кабинет министров как, может быть, ты уже слышал, требует изгнания Ганса Гаммера. Я не согласна с мнением кабинета. Нет никакого преступления в том, что ты любишь музыку, — великий король должен покровительствовать искусствам и артистам. Правда, столько миллионов, на постройку театра, это много. Тюрингия беднеет с каждым днем. Налог на пиво — самый главный предмет нашего дохода; если бы тюрингенцы сделались вполне трезвыми, у нас вовсе не было бы денег. Хорошо, если бы ты согласился подождать немного с устройством театра. Тебе его построят гораздо красивее из золота, вывезенного из побежденной Франции! А пока можешь сохранить для себя Ганса Гаммера: это гениальный человек; я всегда говорила это! И он один способен написать марш для твоей коронации.

— В таком случае, чего же, вы требуете от меня, матушка?

— Почти ничего. Не быть таким нелюдимым, не прятаться от людей и не убегать внезапно. Ты иногда ставишь министров в очень затруднительное положение: им трудно решиться на что-нибудь в твое отсутствие даже и посоветовавшись со мной; твое присутствие необходимо, для того, чтобы подписывать декреты, приказы; государственный совет не может иметь своим представителем пустое кресло!

— Шторкгаус очень скучен, — заметил Фридрих.

— Он отличный слуга! Ты к нему несправедлив. Во вторых: время от времени, ты должен показываться своим подданными. Как могут они любить тебя, когда они тебя никогда не видят. Помнишь, два месяца тому назад в день открытия международной выставки, ты не был в Нонненбурге и уехал в горы к своей кормилице, так, что пришлось князю Жану-Альберту присутствовать при церемонии. Это многими было замечено, уверяю тебя; народ был недоволен. Подумай, ведь, тебе трудно будет, быть может, в очень недалеком будущем, говорить с ним! Неужели для тебя составляет большой труд, сесть на свою белую лошадь и проехать мимо восхищенной толпы, посылая ей свой привет рукой? Будь великодушен, дитя мое; не нужно лишать удовольствия видеть твое лицо, тех, которые будут иметь честь проливать за тебя свою кровь.

— Разделять труды своих министров; вмешиваться в дела моего народа? Это все, чего вы требуете от меня, матушка?

— О! как ты хитер! Ты угадываешь, что я хочу поговорить с тобой об одном очень важном проекте? Слушай и постарайся хорошенько понять. То, что я скажу тебе, также относится к области политики. Одно условие мешает тебе сделаться несокрушимым королем и настоящим императором: это наша фамилия. Ты сейчас был прав: твой брат, твои дяди и двоюродные братья — безумцы. Корона упрочивается связями. Вот, поэтому-то, будущее крайне шатко. Все спрашивают: Кто же будет царствовать после Фридриха? А в виду империи, ты понимаешь, конечно, нельзя же допустить, чтобы корона перешла по наследству мужу какой-нибудь наездницы или пажу мадемуазель Сильвии? Подумай, как это было бы хорошо, напротив, если бы король Тюрингии имел прямого наследника, здорового и телом, и духом, который мог бы умножить собой императорскую, династию и удержать горностаевую мантию за родом Миттельсбахов!

Король встал со своего места; краска разлилась по его лицу, и он сказал дрожавшими от гнева губами:

— Так это правда! Вы хотите женить меня!

— Именно, — отвечала она.

— И чтобы склонить меня к этому, вы, как ослепительную приманку, поставили мне на вид славу и империю?

— Разве ты не согласен со мной? Ах, да, не понимаю; ты, верно, думаешь, что я выбрала тебе в жены какую-нибудь германскую или датскую принцессу, которую ты вовсе не знаешь; быть может, некрасивую и глупую, которую ты не мог бы полюбить; ты чувствуешь отвращение к такому браку, которым удовлетворяются короли ради тщеславия своего рода или ради поддержания нужных связей. Нет, мой Фридрих. Я позаботилась о счастье своего сына столько же, как и об его славе. Льстецы говорят мне, что я великая королева, но ты, ведь, знаешь, что я также и хорошая мать! Подойди, сын, поближе ко мне. Тебе верно уже сообщили, что я вернулась теперь из Берлина? Правда, я туда ездила. Но это путешествие было не более, как предлог, который позволил мне остановиться в замке Лилензее, и теперь ты можешь угадать, кого я привезла с собой, как твою невесту.

— Лизи?! — вскричал король с еще сильнее раскрасневшимся лицом и сверкавшими глазами, гневно устремленными в пространство, как будто перед ним предстало ужасное видение.

— Да, эрцгерцогиню Лизи. Она любит тебя, ты хорошо знаешь это, и ты сам…

— Замолчите, матушка!

— Фридрих! — вскричала королева порывисто вскакивая.

— Ни слова более, говорю вам!

— О! если ты откажешься, берегись!

— Я отказываюсь, — сударыня, и вовсе не боюсь вас. Что вы можете не сделать? Отнять у меня королевство, предложивши заранее империю? Пусть будет так. Вы отнимете у меня трон, хорошо! Я сохраню неприкосновенным свое ложе.

Он проговорил эти слова и убежал, оставляя за собой шелковые листья дерев и разрисованное полотно. Кустарники с искусственными цветами, раздвинули перед ним путь и тотчас же сдвинулись, пропустив его и образовав цветущую изгородь.