Книга Ключи Коростеля. Ключ от Снега - Сергей Челяев

Возможно, именно с тех пор и приклеилась к Ткачу странная привычка: любил он сбросить свою жертву непременно с обрыва или в пропасть. Может быть, потому что считал и саму смерть долгим ощущением падения, которое никак не хочет закончиться, и, сбрасывая свою жертву, Ткач словно сам устремлялся за ней, вниз, вглубь, в вечную и оттого – такую притягательную тайну. Во всяком случае, Ткачу казалось, что с каждой сброшенной жертвой от него как будто отрывался кусочек его самого, отправляясь в далекие, неведомые странствия. Но никто никогда не возвращался, чтобы рассказать Ткачу – как там, есть ли там хоть что-то, и есть ли во всем этот хоть какой-то смысл или ценность. И потому друид подолгу смотрел на падающее тело, чувствуя, как в этот миг что-то умирает в нем самом. Это бесконечно притягивало, завораживало, давало ощущение преодоления собственной маленькой смерти, и теперь можно было спокойно жить дальше, жить дольше, жить всегда.

Может быть, поэтому сейчас, подведя Яна к краю обрыва, на дне которого бежал бурный ручей, Ткач не испытывал угрызений совести. Ни по поводу того, что ему предстоит просто и буднично убить ни в чем не повинного человека, ни того, что он нарушает приказ очень опасного человека, а скорее всего, и не человека вовсе. Ткач был игроком, обожавшим позабавиться с противником, как это делает кошка с пойманной и полузадушенной, но еще живой мышью; и он с равным спокойствием оберегал для последней потехи главные фигуры и смахивал с игрового стола фигуры, отслужившие свое, и тем более – попросту не нужные или не укладывающиеся в его дьявольский замысел. В то же время Ткач был уверен, что никто и никогда не сможет так же управлять им самим, и в тот день, когда к нему пришла эта уверенность, судьба уже начала потихонечку отворачиваться от него.

Может быть, поэтому и сейчас все произошло не так, как должно бы. Подталкивая Коростеля к обрыву, Ткач достал из-за пояса и надел на руку стальной кастет. Удар железом по голове в висок был его излюбленным методом тихого убийства. Хотя потом Ткач никогда не ленился проверить, дышит ли все еще его жертва или уже нет. Он остановил Коростеля и, положив ему руку на плечо, развернул лицом к себе. Но в тот же миг, когда Ткач уже наносил удар катетом, молодой проводник Травника вдруг отклонился назад и что было сил пнул друида носком сапога в колено. Коростелю досталось сильнее – из щеки брызнула кровь от проехавшего ребром кастета, а основная сила удара железом пришлась чуть выше виска. Ян свалился и почувствовал, что небо начинает все быстрее и быстрее крутиться у него перед глазами, и на него наплывает какая-то темная и горячая туча. Когда кровь уже залила пол-лица, Коростель потерял сознание. Ткач напротив – не ожидал от молодого парня такой прыти и от этой неожиданности пропустил удар ногой, который поверг его наземь. Боль была нестерпимая, и друид уже приготовился вскочить, чтобы располосовать стервеца-проводника ножом от уха до уха, как он иногда, хотя и очень редко поступал в приступе дикой ярости, как вдруг тяжелая подошва наступила ему прямо на горло, и он задохнулся.

«Неужели Рябой?» – в отчаянии подумал Ткач, и не думая высвободиться из-под сапога, чтобы не очутиться, ненароком, с раздавленным горлом. Но тут же понял: сапог был другой! Рябинник всегда носил высокие и жесткие, из плохо выделанной свиной кожи – так уж ему нравилось, а это был мягкий, олений полусапожек, в каких удобно странствовать по лесам. Через дыру в носке просвечивал палец того, кто сумел опередить Ткача, любящего всегда быть последним. Затем сапог убрали, но перед самым носом Ткача тут же появился большой зазубренный нож с парой каких-то странных отверстий на широком и массивном лезвии.

– Ти-ш-ш-ш-е-е… – прошипел обладатель ножа, и, странное дело, даже по этим малоприятным для Ткача звукам ему показалось, что он распознал легкий акцент, но не мягкий, литвинский, а, скорее всего, твердый, балтский. Друид осторожно поднял глаза и увидел склонившегося над ним человека. Прежде всего, в глаза бросалась его шевелюра: светлые, по всей видимости, некогда рыжие волосы кое-где прореживали пряди седины, отчего человек казался пегим, как выгоревшая трава осени, на которой медленно тает первый выпавший за год снег.

– Если будешь молчать, проживешь побольше, – сообщил незнакомец. Это действительно был балт – выдавал твердый, чуть гортанный акцент, сближающий этот народ с эстами и саамами. – Понятно?

Ткач молча кивнул, чувствуя, как мучительно медленно начал происходить в нем психологический переход от положения охотника до состояния жертвы. В такие минуты, а они выдавались в его жизни крайне редко, друид мог быть очень опасен для любого, кто пытался низвести его до роли мышки в острых когтях хищника.

Незнакомец бросил быстрый взгляд на лежащего рядом Коростеля. У Яна была разбита голова, обильно текла кровь, и он, похоже, потерял сознание. В последние мгновения, когда его ощущение себя в этом мире медленно угасало, Коростель еще видел, как рухнул его убийца. А откуда-то сверху и сбоку внезапно надвинулся человек в выцветшем желтом охотничьем кафтане, на котором местами проглядывали дыры, и склонился над поверженным Ткачом. Но был ли это его, Коростеля, спаситель, или просто еще один сообщник предателя-друида, Ян так и не успел понять – его сознание затуманилось, и мир в глазах тихо погас.

– Нападать из-за спины не есть хорошо, – пробормотал незнакомец и крутнул нож перед лицом смирно лежащего Ткача. – Только рысь прыгает с ветки на плечи, а это – мерзкий зверь. Ты, видимо, тоже?

И он уставился на поверженного друида, словно пытаясь определить в нем степень мерзости и сопоставить ее с повадками нелюбимой им лесной кошки.

Ткач счел лучшим пока промолчать, хотя в голове его быстро мелькнуло: этот не знает проводника и вступился за него просто из каких-то дурацких соображений, идиотской справедливости или дурацкого рыцарства. Хотя на странствующего идеалиста этот оборванец вряд ли смахивает, больше – на обыкновенного бродягу. Хотя и очень умелого по части подкрадываться из засады.

Тем временем незнакомец перевел взгляд на окровавленного Коростеля, потом снова на Ткача, оглянулся на кусты малины и приложил палец к губам.

– Второй там? – он указал на неподвижные колючие заросли.

Ткач кивнул, глядя немигающими, больными глазами на оборванца.

– Окликни его, – приказал незнакомец и предостерегающе покачал перед носом друида ножом. – Только два слова.

Ткач судорожно сглотнул слюну и облизал губы.

– Эй, рябой, – выкрикнул он, но горло изменило Ткачу, и получилось неубедительно – хрипло, неуверенно, без его прежней наглинки в голосе.

– Чего? – раздалось небрежное из кустов.

Ткач вопросительно взглянул на незнакомца. Тот быстро кивнул и показал сначала на неподвижного Яна, затем провел пальцем по своему горлу.

– Щенка я пришил. Иди сюда, – крикнул Ткач.

– Сам иди, – неохотно откликнулся рябой друид. – У меня тут малины невпроворот. Сладкая, зараза…

Ткач опять посмотрел на оборванца. Тот несколько мгновений размышлял, потом шепнул.

– Скажи, что сейчас придешь, только спрячешь тело.