Книга Заговор - Сергей Шхиян

— Держи его! — крикнул я Ване, растерянно стоявшему возле угла избы, и сам бросился в погоню.

Бежал раненый плохо, и когда мы его догнали, опустился на землю и закричал, прикрывая голову руками:

— Не убивай, Христом Богом молю!

— Говори, гад, кто вас сюда послал! — истерично заорал я ему в ухо, пользуясь приемом ошеломить и запугать противника, почерпнутым из кинобоевиков. — Говори, а то убивать буду! Башку сейчас срублю!

— Не надо меня убивать, я все скажу! — не менее нервно, чем я, завопил раненый.

— Кто вас послал! Быстро отвечай! — кричал я, приставляя клинок прямо к его горлу.

— Посадский послал, деньги заплатил! Много дал! — испуганно отвечал он, пытаясь отстраниться от холодной стали.

— Какой еще посадский, что ты мне врешь! Говори правду, зарублю!

— Васька его знает, не убивай, господин! Все отдам, полушки не утаю!

— Какой еще Васька?! — спросил я, чуть смерив темперамент.

— Вон тот, — показал он глазами в сторону избы, — ты его сам порешил!

Я едва не выругался. Получалось, что я погорячился и своими руками зарубил единственного свидетеля. Однако пока раненый не пришел в себя, не начал юлить и выкручиваться, попытался узнать у него все, что он знал:

— Сколько вам дали за поджог?!

— Целую ефимку! — скороговоркой ответил тот, пытаясь продемонстрировать свою лояльность. — Обещали еще две, когда сделаем дело!

— Постоялый двор вы сожгли?!

— Какой еще двор? — испугано переспросил он. — Никакого двора мы не жгли!

— Третьего дня вы избу спалили?!

— Так то была просто изба, а не какой не двор!

— Кто вас тогда нанимал?

— Васька знает, я ничего не знаю!

Разбираться, он врет или говорит правду, было уже поздно. К нам со всех сторон сбегались потревоженные криками люди. Пришлось убрать саблю в ножны и оставить раненого в покое.

Дальше, как обычно бывает, поджигателя связали, и начались вопросы, расспросы, повторения, версии и общий нездоровый ажиотаж. Ночь кончилась, светало, и рассмотреть приготовления к поджогу было несложно. Раненого отвели в сарай, убитых закрыли рогожами и послали за вчерашним целовальником.

Меня после всех перипетий слегка трясло. Ваня красовался синяком на половину лица и прятал повинные глаза. Аксинья, когда увидела солому под стенами и окнами, неожиданно завыла, в смысле зарыдала, проклиная проклятых поджигателей-душегубов. Прасковья, напротив, молчала и смотрела на меня какими-то необыкновенными глазами. Сначала мне было не до нее, приходилось в десятый раз рассказывать складную легенду, как мы заметили во дворе подозрительных людей, пытались их остановить, но они напали на нас с ножами, и мне пришлось обороняться. Потом появился вчерашний целовальник, провел формальное следствие, забрал раненого поджигателя в темную и обещал прислать подводу за убитыми, отвезти их на погост. Только после того, как мы вернулись в избу разошлись по своим каморам, я спросил девушку, что с ней.

Прасковья села на лавку, как-то бессильно опустила руки на колени и неожиданно спросила:

— Алеша, я тебе совсем не люба?

По имени она назвала меня впервые, да и вопрос был очень непростой. Я даже не сразу сумел ответить, попытался отшутиться:

— Конечно, люба, хоть ты и Прасковья.

Она шутку не приняла, лишь вежливо улыбнулась и продолжала смотреть тем же необыкновенным, как будто изучающим взглядом. Пришлось говорить серьезно:

— Ты мне очень нравишься, но сама видишь, что тут творится! Нам сейчас нужно хотя бы не дать себя убить.

К этому я мог добавить, что она еще слишком молода, невинна, и я не знаю, куда меня завтра забросит судьба, и у наших отношений, скорее всего, не окажется будущего. Но ничего такого я, конечно, не сказал. Когда горит сердце, никакие разумные доводы людей не убеждают. То, что она влюбилась, я уже понял, и старался как-то обходить острые углы и не провоцировать наше сближение.

— Мне все равно, жить или умереть, — после долго молчания сказала девушка.

— Глупости, зачем нам умирать! — фальшиво бодрым голосом сказал я. — Мы еще с тобой и на этом свете поживем!

Она кивнула, но не в ответ на мои слова, а своим мыслям. Потом нарочито буднично спросила:

— Будем ложиться?

Вопрос прозвучал двусмысленно, и я растерялся. После боя нервная система оставалась напряженной, кровь не остыла, и я подумал, что если она немного нажмет, я точно не устою, а потом буду жалеть о случившимся и страдать от собственных несовершенств. Это только не очень умные женщины со сложными характерами, а оттого и судьбами, думают, что все мужики бессовестные. Мы, напротив, любим не только грешить, но и каяться, и мучится угрызениями совести.

— Что-то спать не хочется, — сделал я жалкую попытку отдалить неизбежное, уже самокритично осознавая, что сломался и сделаю все, что она захочет.

— Тебе нужно отдохнуть, — решительно сказала девушка, расстегивая мне кафтан.

Кажется, мы в тот момент поменялись половыми ролями, но в этом была моя небольшая мужская подлость, снять с себя моральную ответственность за совращение девственницы.

— Ну, что ты ждешь? — спросила она чужим голосом, не зная, как справиться с моей железной рубахой. — Раздевайся скорее!

Я стащил через голову кольчугу, остался в нательной рубахе и штанах, стоял на месте, не зная, что делать дальше. Прасковья оставалась в своем сарафане и головном платке, смотрела все тем же непонятным взглядом.

— Тебе помочь? — предательски дрогнувшим голосом спросил я.

— Помоги, — просто ответила она и подняла вверх руки.

— Господи! — воскликнул я. — Да что же это делается!

Вообще-то начиналось таинство слияния двух людей. Однако против этого было многое, и главное, религиозность и естественный стыд женщины, и моральные заморочки мужчины. Однако я, уже не очень понимая, что происходит, одним рывком вверх освободил девушку от всей ее одежды. Она вскрикнула и, хотя сама только что хотела этого, отскочила от меня и прикрылась руками.

— Нет, пожалуйста, не нужно! — умоляюще воскликнула Прасковья. — Только не сейчас!

— Как хочешь. А теперь ложись и спи, — с нескрываемой злостью разочарования сказал я и быстро вышел наружу.

На пустом дворе, прикрытые рогожами и утренним туманом, лежали два мертвые тела. Я, не глядя в их сторону, быстро пошел через двор к пролому в заборе. Пустырь, ограниченный соседскими заборами, плавал в молочной белизне. Туман уже начал подниматься над землей, он клубился ленивыми седыми прядями, растворялся в прозрачном, прохладном воздухе, стекал каплями воды по черному дереву забора.

Я стоял и просто смотрел вперед. Сзади меня тронула за плечо легкая рука. Я знал, кто это, и не обернулся.