Книга Английская тайна - Андрей Остальский

— Но почему название такое странное — грамматические? — спросила Настя.

— Англичане относятся к архаизмам с огромным почтением. Считают, что в этом проявляется верность традиции, прочность связи времен. Вот и это название со Средних веков идет. Грамматическими эти школы назвали потому, что там поначалу изучали латынь — с особым упором на грамматику. Позднее программа обучения постепенно расширялась, стала включать в себя сначала другие языки, а потом и всё остальное.

Настя некоторые время сидела и молчала, видно задумалась. «Ага, это я угадал! Про грамматические школы ей интересно было!» — обрадовался Сашок.

Наконец она прервала молчание:

— Ну хорошо… таланты, значит, вычерпывали… А остальные, менее талантливые или такие, которых священник не заметил, — с ними-то что происходило? Оставались прозябать на дне?

— Ну, в общем, да… Интересно, что ты рассуждаешь как левый лейборист… Они институт грамматических школ всем сердцем ненавидят и пытались с ним покончить раз и навсегда. Сейчас грамматических школ осталось всего ничего — пара сотен на всю страну. И да, это правда, у всего на свете есть своя цена. Есть неслабое негативное последствие и у такой вот системы отбора талантов. Что там теперь творится на дне, среди, так сказать, выжатого жмыха, среди, условно говоря, класса футбольных хулиганов, страшно подумать… По некоторым признакам это не то что люди из другой страны, но просто-таки с другой планеты… ну, и иностранцев всяких со своими нравами тоже, действительно, понаехало страшное количество. В том числе и нашего брата, русского, которому все эти английские тонкости и цирлихи-манирлихи по барабану…

— Может, сделаем из них со временем нормальных людей? — предположила Настя. — А то вот что-то одеты так… просто странно смотреть…

— Да, — согласился Сашок, — у интеллигенции, у среднего класса считается пошлым хорошо, красиво одеваться. То есть особой грязнулей выглядеть тоже нельзя, но если все такое потертое, старенькое, заштопанное, то в самый раз. В очередях стоять не умеют, но именно поэтому и переносят их стоически, когда они все-таки возникают. Если, скажем, самолеты, поезда или автобусы ломаются, или опаздывают, или отменяются. У нас бы орали давно, матерились, душу отводили, морду бы грозились набить. А здесь нет, стоят себе тихонечко часами, молчат или переговариваются вежливо и негромко — просто идиотизм! Вообще позволяют коммунальным службам и общественному транспорту издеваться над собой сколько угодно. Терпят все безропотно. Почему? Потому, возможно, что именно индивидуалисты до мозга костей. Не умеют вести себя как толпа. А иногда ведь надо. В электричках и в метро нелепы как бараны, это Беник верно подметил. То есть скапливаются у дверей и никак не сообразят пройти в середину, где пусто. Пока кто-нибудь с континентальной психологией не прикрикнет на них: «Will you move down a bit?» А то и просто: «Move down!» А по-английски, если не сказать «плиз» или «уилл ю», получается очень грубо. На русский это надо переводить как «Подвинетесь вы в середину или нет, черт бы вас подрал!» Тогда сдвигаются, хотя и неохотно.

Сидячие места в транспорте вообще-то уступать не принято — разве что беременным и инвалидам. Наверно, потому, что и предложение чужому человеку нагретого тобой сиденья — тоже как бы слишком интимный акт, вторжение в частную сферу. Ну, или что вот вы, например, подумаете о такой ситуации: человек в поезде вышел в туалет, оставив газету и куртку на сиденье. Возвращается и видит, что куртка зашвырнута на полочку над головой, на сиденье же сидит чужой дед и читает его газету! Причем тут же понимает, что пришел владелец газеты и куртки, извиняется, вскакивает, предлагает занять законное место. Но старика заставлять стоять неудобно, приходится самому дальше ехать стоя. Но главное во всей этой ситуации другое. Сидящая рядом женщина густо краснеет. Она явно очень смущена. После долгих колебаний она решается и тихонечко рассказывает, что старик, оказывается, осведомлялся у нее, не занято ли место. Но она не решилась ответить категорически. «Знаете, одна из этих неловких ситуаций…» Что — неловких, почему — неловких? Почему не объявить на весь поезд, как сделали бы в России: «Да сидел тут один, в сортир, небось, двинул».

Эксцентрика же иногда граничит с безумием. Вот на днях ехала семья — он, она и двое детишек лет по восемь-десять. Он — образцовый отец, всю дорогу рассказывал детям какие-то забавные, но поучительные истории, загадывал загадки. Периодически вскакивал со своего места, бегал в буфет и в туалет — в носках, без ботинок. Эксцентрично, но в меру. Никто никакого внимания не обращает. Подумаешь, тут и чемоданы на голове носят, и волосы сплетают в невозможные косы, и даже могут надеть сверху пиджак с галстуком, а снизу — шорты и еще бог знает что. (Одно только считается совершенно неприличным — сочетать носки с открытыми сандалиями, вот этого никак нельзя.) Но вот семейство прибыло на станцию назначения — город Тонбридж. Вышли все вчетвером на платформу и провожают отъезжающий поезд почему-то. Отец стоит босиком, хотя на улице холодно, ноябрь. Улыбаются радостно, машут прощально руками и что-то кричат хором. Прислушался: оказывается, «Bye-bye, shoes!» кричат. Разонравившаяся главе семейства обувь аккуратно завернута сначала в газету, потом в полиэтиленовый пакет и положена на ту же полочку над головами пассажиров. «Прощайте, ботинки, счастливого пути!»

Настя посмеялась.

— Еще что-нибудь в таком духе расскажи. Сталкивался ты с ними, с такими вот чокнутыми? Каковы они с близкого расстояния?

О, это была одна из любимых Сашковых тем. Но на секунду он запнулся, посмотрел на свою «новую русскую» с некоторым сомнением…

Проблема была в том, что в большинстве случаев соотечественники не могли понять суть института эксцентриков. Считали, что речь идет об обыкновенных сумасшедших, не очень буйных и опасных и потому, может быть, не нуждающихся в госпитализации, но все равно — «психических». Готовы были над ними посмеяться. И все. Попытки объяснить им, что это вовсе не чисто медицинский вопрос, как правило, заканчивались неудачей. Вот и сейчас Сашок колебался. Стоит ли? И все-таки решился.

— Понимаете, Анастасия, — сказал он, — все это не так просто, как кажется… Они совсем не обязательно, как вы выражаетесь, чокнутые. Ну, разве что совсем чуть-чуть. Странные люди, это да. Необыкновенные. Недюжинные. Иные, чем банальное большинство. Большой вопрос: почему именно в Англии их так много и почему они пользуются тут таким уважением, как нигде в мире.

Настя смотрела на него с явным недоумением. «Эх, не надо было начинать… но теперь уже поздно», — подумал Сашок и с головой нырнул в любимую тему.

— Знаете, Настя, отчего их так много в Англии — это тайна. Всякие существуют объяснения. И на географию кивают — острова, как-никак! — и на климат, на туманы и все такое, и на плавильный котел, в котором англичане выплавились. В них ведь столько разных генетических кодов сошлось — и кельтов, и германцев, и скандинавов-викингов, и норманнов. Англичане — это та еще смесь…

Но, так или иначе, а эксцентрики здесь почитаются. Ими гордятся. Местные газеты с восторгом расписывают всякие традиционные дикие турниры типа заплыва в густой болотной грязи или чемпионата мира по борьбе большими пальцами ног. Премии получает человек, построивший катамаран и автомобиль из плетеного дерева, и много других странных, диких вещей, имеющих якобы, тем не менее, некое практическое применение. Непонятно, насколько необходимых, но оригинальных, на грани безумия… Но еще раз подчеркну — именно на грани, а не за ней!