Книга Теория страсти - Сандра Мэй

Она оттолкнула его от себя, отвернулась, скрестила руки на груди. Дик мгновенно перестал дурачиться, повернулся и пошел за остатками своей одежды. Конни украдкой бросила на него взгляд и вздохнула. Даже в драных брюках цвета хаки он выглядел потрясающе.

— Я готов, мэм. Одет, будем считать, умыт, внимательно слушаю.

— Дик, не надо…

— Я понятливый. Не надо — так не надо. Что случилось, Конни?

Она еле сдерживала слезы.

— Почему… почему нас не ищут?

Дик серьезно посмотрел на нее, кивнул, потом осторожно взял за руку.

— Понятно. Не расстраивайся, маленькая. Нас ищут. Наверняка ищут. И найдут. Я понимаю, тебе тяжело это все выносить, прошел первый шок, теперь ты испугалась…

— Не надо теории, Дик. Это я — психолог. У меня не было никакого шока.

— Ты психолог, но не Железный Дровосек. Ты попала в экстремальную ситуацию.

— Ты тоже.

— Я в ней живу последние четырнадцать лет, мне проще.

— Дик… Что ты обо мне думаешь?!

Это прозвучало почти как крик. Конни по-прежнему не смотрела на молодого человека, но ждала ответа. Дик это чувствовал.

— Эй! Светлая, ты чего? Ты про нас?

— Да! Про нас. Про себя. Про то, что со мной произошло, про то, как ты это воспринимаешь…

Дик был серьезен, как никогда.

— Я думаю, Конни, что ты… очень развратная и распущенная женщина.

У нее даже дыхание перехватило, и она смотрела на Дика во все глаза, не в силах вымолвить ни слова.

— Еще я уверен, что ты лишила меня девственности и надругалась над моим молодым горячим телом. Ты хищница, Конни. Безжалостная пожирательница мужчин. Нас не найдут, найдут только тебя, а рядом — мой иссохший трупик. Я умру от полового истощения, и ты прикарманишь мою стоянку на аэродроме. Пустишь ее в дело, станешь жить на нетрудовые доходы…

Она сделала единственно возможное: завизжала и кинулась на него с кулаками, а Дик с хохотом увернулся, перехватил ее за талию, и оба повалились в воду.

Через полчаса мокрые тряпки привычно сушились на песке, а Конни всхлипывала в объятиях Дика.

— Ты гад, гад, понял? Ты смеялся надо мной. Издевался.

— А ты дура. Понесла какую-то чушь. То, что я говорил, ты думала. Про меня. Приятно мне это?

— А что мне делать? Я не понимаю, что я, где я, почему все это со мной случилось, что будет дальше…

— Это как раз просто. Дальше у нас будет мальчик. Потом — девочка. Потом еще мальчик, и еще мальчик, потом еще одна девочка, а там — как пойдет.

— Дик, я ведь серьезно, а ты опять смеешься…

— Послушай меня, женщина. Не вырывайся, не выпущу все равно. Так вот. Ты была очень серьезной всю свою жизнь. Ты шагу не сделала вправо-влево. Шла по струночке. Мало того, была уверена, что это и есть жизнь. Долг. Обязанность. Правило. Это называется — разум.

— Дик, я…

— Тихо! А то поцелую! Вот, значит. Потом жизнь преподносит тебе сюрприз. Согласен, можно бы и полегче, но сие от нас не зависит. И ты испугалась. Нет больше правил, нет твоего привычного мира, нет обязанностей. Есть что-то другое. Что-то, заставляющее тебя без раздумий и колебаний отдаваться малознакомому парню на необитаемом острове, что-то, позволяющее ему поверить и доверить себя и свою жизнь. Это называется чувство, Конни.

— То есть, пока я жила разумом, я была полной дурой, а как только стала жить чувствами…

— Ты максималистка. Все было не так. Сегодня утром разум вступил во взаимодействие с чувствами. Ты надулась, отвернулась, устыдилась и решила вернуться в привычную колею, но не тут-то было. Теперь ты знаешь, каково это — отдаваться чувствам, не думая.

— И что делать?

— Учиться. И та, и другая крайность плохи. Разум сушит, а чувства… ну, в самом деле, нельзя же торчать на этом острове голышом всю жизнь. Мы же не макаки, чтобы есть, спать и заниматься любовью. Мы люди. Мы должны выбираться.

— Как?

— Еще не придумал. Я придумаю. А пока предлагаю немножечко пожить чувствами.

— Дик…

— Ммм…

— А что будет… потом?

— Я тебе уже все рассказал. Не хочешь — не верь. Иди сюда.

— Дик…

— Я тебя люблю, Конни. Оказывается, это действительно просто…

К вечеру они разожгли громадный костер. Конни таскала тонкие ветки и высохшие пучки водорослей, Дик — целые бревна из завалов. Пламя гудело, жар вокруг костра стоял невыносимый. Зато никакого холода.

Аппетита у Конни не было совсем никакого, она еле заставила себя проглотить печеных мидий, потом побледнела, поскучнела, и ее вырвало. Дик немедленно помрачнел, напоил ее водой и принялся устраивать ей ложе из веток и листвы.

Босые ноги девушки он прикопал теплым песком, закутал, как смог, остатками своей рубахи хрупкие плечи, сбегал к костру подбросить дров и вернулся. Лег рядом, обнял Конни, прижал к себе, баюкая. Девушка медленно наливалась сухим, страшным жаром. Дику хотелось кричать от отчаяния.

Она молодчина, выдержала столько времени. Конечно, надо было этого ожидать. Перегрев на солнце, холодные ночи, неизвестно что ели, пили грязную воду… Бедная, бедная птица Конни. Горит костер, горит его Конни. Жар душит девушку, выматывает, забирает все силы…

Потом ее стал бить озноб, и Дик перетащил лежанку ближе к чудовищному костру. Ему самому было нечем дышать, а Конни все не могла согреться.

Дик Джордан упорно гнал от себя одну очень неприятную мысль.

Если за четверо суток спасатели так и не пролетели над островами Эксума, с какой стати им прилетать на пятые сутки?

Спасатели к тому времени обшарили восемь из десяти заслуживающих внимания островов Эксума и возвратились на базу в Тампе. Уже глухой ночью раздался звонок. Звонили из полицейского участка на острове Рам.

— Тампа? У нас тут сидит один дедок из местных. Рыбак, Антонио Серехильо.

— Очень интересно. Передайте ему привет.

— Погодите. Он говорит, что видел огонь на одном из островов Эксума.

— Повторите. На каком острове?

— Он не может сказать. Это остров без названия, он очень маленький.

— Чего ж он к нему не сплавал?

— У него полная лодка макрели и нет лицензии на отлов. Он не хотел приходить к нам, но потом передумал. Тампа, у вас есть возможность слетать прямо сейчас?

— Высылаем вертолет. Давайте примерные координаты.

— Значит, так, квадрат альфа три, двадцать пять градусов…

К утру костер догорел, но Конни лучше не стало. Дик баюкал ее на руках, в отчаянии вглядываясь в стремительно светлеющее небо.