Книга Горячие и нервные - Сьюзен Андерсон

В выражении ее лица было что-то такое, от чего у Джона пропало всякое желание шутить.

— Тори?..

— Нам предстоит решить непростую задачу, а именно — рассказать Эсме о нашей так называемой помолвке и объяснить, зачем это нужно.

Он не подозревал, что ее слова могут ввергнуть его в такую панику. Он, который не ведал страха и не только приветствовал приток адреналина, но иной раз сам искал опасности, сейчас растерялся и не знал, что делать с захлестнувшим его ужасом. Его лоб покрылся холодной испариной.

— Почему ты не предупредила меня, пока мы шли сюда? Мы могли бы обсудить, что лучше сказать ей.

Виктория пренебрежительно хмыкнула.

— Это не объявление атомной войны, Джон. Мы скажем ей правду. — Она взялась за ручку двери.

— Нет! — Он перехватил ее руку. — Ты с ума сошла?

— Наверное, все зависит от того, что ты подразумеваешь под этими словами. Я мать, и говорят, что очень хорошая мать. — Затем ирония исчезла из ее глаз. — Тебе придется отвечать за те пустые заявления, когда ты утверждал, будто хочешь получше узнать свою дочь, — сказала она низким, взволнованным голосом. — Что ж, у тебя появилась возможность на деле осуществить это желание. И мы не будем лгать ей, Мильонни.

— Но ей всего пять лет! Она ничего не поймет.

— Ты думаешь? — Она упрямо вздернула подбородок. — У тебя есть альтернатива? Ты полагаешь, что можешь позволить ей влюбиться в тебя и думать, как ей наконец-то повезло, потому что у нее появился отец? Тебе, может, это и на руку, но ты подумал, что будет с Эсме, когда ты соберешь свои вещички и укатишь назад в Денвер?

Он понятия не имел, каковы будут его отношения с Эсме, когда он закончит свои дела здесь, в Колорадо-Спрингс. И сколько бы он ни размышлял о том, что должно связывать отца и дочь, это все равно ни к чему бы не привело.

Потому что Тори прежде всего мать и, как любая мать, готова защитить свое дитя от любого, кто мог представлять угрозу. Взгляд, который она бросила на него, не оставлял на сей счет сомнений.

— Я не позволю тебе разбить сердце моей дочери ради какой-то безумной затеи, которая возникла в твоей пустой голове.

Это был еще один удар по его самолюбию в длинной череде подобных ударов, которые сыпались на него с того момента, как он переступил порог ее дома. Желая отомстить, он оглядел ее с ног до головы и спросил:

— Ты думаешь, я взялся за эту роль ради твоей милой компании? Не льсти себе, детка. Эта «затея», как ты выразилась, может спасти задницу твоего дорогого брата.

— Но ты, черт бы тебя побрал, до сих пор не нашел его задницу!

На мгновение в глазах Виктории сверкнул подлинный гнев, который она сдерживала с тех пор, как была вынуждена согласиться на фиктивную помолвку. Ее оскорбления почти нe задевали его, но, видимо, она была уверена, что без них он не поймет, каким ничтожеством является и как она ненавидит его за эту идею жениться на ней. Черт, они оба знали, что у нее никогда не было намерения устраивать всю эту историю с помолвкой. И это ничем бы не кончилось, если бы не Ди-Ди с ее заявлением и светскими тонкостями, которые повлияли на решение Виктории, но так и не смогли поймать ее в свои сети.

Однако гнев, внезапно вспыхнувший на ее лице, исчез так же быстро, как и появился. Выражение ее лица стало непроницаемым, и, покосившись на нее украдкой, он убедился, что ее эмоциональный порыв угас. Хмуро взглянув на него, она сказала с преувеличенной любезностью, которая вконец его доконала:

— Как мне ни больно говорить об этом, но если бы меня заставили выбирать между Джаредом и Эсме, я бы выбрала Эсме. — Затем она выпрямилась и посмотрела на него сверху вниз. — Поэтому давай продолжим. Мы пришли сюда, чтобы рассказать Эсме, что происходит, прежде чем она услышит от кого-то другого о нашей помолвке и начнет строить предположения, которые не входят в наши планы.

Потому, как она это сказала, он понял, что на его лице, вероятно, написано несогласие, потому что она вдруг стала как-то выше, и в ее голосе зазвучали нотки, напомнившие ему его инструкторов из морской пехоты.

— Теперь, Мильонни, нам предстоит сделать то, что я считаю правильным. Понимаешь?

Он понимал очень хорошо, но обнаружил, что скорее готов войти в логово террористов, вооруженных с головы до пят, чем в комнату одной маленькой девочки, в которой нет ничего пугающего, кроме его собственных генов. Он коротко кивнул; и на этот раз, когда он последовал за Викторией в комнату, он слишком нервничал, чтобы обращать внимание на ее прелести. Окинув гостиную быстрым взглядом, он заметил, что она декорирована с той же холодной элегантностью, как и весь особняк. Но здесь строгость обстановки была несколько нарушена: книги и журналы лежали в беспорядке на журнальном столике и софе, пара ярких разноцветных сандалий валялась в углу вместе с парой более темных «шпилек» с острым мыском; миниатюрные солнечные очки с пластиковыми украшениями свисали с абажура настольной лампы.

Он едва успел отметить этот милый, уютный беспорядок, когда мягкий голос Виктории, позвавшей Эсме, вернул его к действительности. В ответ в туалете зажурчала вода, и Эсме крикнула, что она сейчас выйдет.

Джон не мог взять в толк, почему сердце начало как безумное стучать в груди, когда звук текущей воды прекратился и тут же раздался снова в ванной. Он служил в морской пехоте, черт бы его побрал, а она всего лишь ребенок. Он все еще убеждал себя, что нечего пугаться, когда дверь ванной открылась. Эсме влетела в комнату, на ходу поправляя синюю пижаму.

— Привет, мама… Хэлло, мистер Джон! — Остановившись на мгновение, она вдруг изменила курс и, вместо того чтобы подойти к матери, направилась прямо к Джону.

Проклятие! Похоже, так происходит каждый раз, когда она видит его. Какая-то магнетическая сила притягивала к нему ее внимание, несмотря на все его попытки сохранять дистанцию.

— Ах, привет, Эсме! — воскликнул он. Она резко остановилась перед ним. Приподнялась на цыпочки, и Джон осторожно, словно от этого зависела его жизнь, протянул руку, чтобы прикоснуться к ее волосам. И в тот миг, когда он дотронулся до них, все в нем затрепетало от радости. — Как поживаешь?

— Хорошо! А вы? Вы пришли, чтобы почитать мне на ночь?

— Гм… — Он беспомощно повернулся к Тори.

— Нет, малышка, — вздыхая, сказала она. — Присядем. Джон и я, мы хотим кое-что сообщить тебе.

— Фу-ты ну-ты… — Ее веселость на мгновение улетучилась, она схватила его за руку и потащила к обитой шелком софе.

Он подчинился, с любопытством изучая свою дочь.

— Почему «фу-ты ну-ты»?

— Мама всегда говорит, что надо присесть, когда это серьезно. — Девочка сокрушенно вздохнула.

— Серьезно, Эсме, — поправила Тори.

— Видите? — Эсме отпустила его руку, позволив ему расположиться на софе, потом, как только уселась сама, подняла на него свои большие глаза. — Я же говорила.